Откочевавший в Европу венгр Жозеф Надж и сын обосновавшихся в Англии эмигрантов из Бангладеш Акрам Хан на фестивале NET (Новый европейский театр), что еще длится в Центре Мейерхольда, отвечали за европейский современный танец. Каждый из творцов апеллировал к своему опыту и опыту своего народа и каждый без проблем вписывался в общеевропейский технологичный пейзаж. Отличала их степень уверенности в себе.

Выступление танцевальной компании Акрама Хана строилось по принципу перевернутой пирамиды. Соло Loose in Flight, затем трио Rush и квинтет Related Rocks. В монологе был впервые предъявлен «современный катхак» -- тот самый гибрид пятисотлетнего индийского танца и приемов contemporary dance, что был изобретен Ханом и подарил ему внимание чутких кураторов европейских данс-фестивалей. В трио и квинтете множились детали, но не менялась сущность: спектакль оставался демонстрацией не содержания, но стиля танца.

Стремительные фразы вполне традиционного, пропитанного веками монолога (любой описывающий его неизбежно рухнет в «природные» сравнения -- бесшумная кошачья грация шелестения танцовщика над полом, кисть, раскрывающаяся и захлопывающаяся как цветок росянки, останавливающийся взгляд змеи) прерывались вовсе европейскими «тайм-аутами», когда танцовщик позволял себе на секунду расслабиться. Аккомпанирующая ему маленькая труппа недотягивала до лидера в выносливости и технике -- на двадцатой минуте второй одноактовки все они из богов и героев (подразумевавшихся вовсе не сюжетом, который предлагает публике оценить впечатления автора от полета параплана, но лексикой) превращались в усталых европейских трудяг с набрякшими мышцами. То есть все, что было предъявлено в виде «танцевальной компании Акрама Хана» и «современного катхака», сводилось лишь к фантастическому человеку, своей волей и изощренным мастерством танцовщика заставившего поверить весь свет, что древнее искусство его страны снова заслуживает внимания именно в данное время в данном месте.

Жозеф Надж также питается традицией, затягивается, упивается ею. Отзвуки трагического абсурда, свойственного, кажется, жизни всех маленьких местечек после второй мировой войны (в городе ужас пограничья переживается как-то проще и тривиальнее), поют и щелкают в его спектакле «Время отступления». Ритм определяет перкуссионист Владимир Тарасов, то проходящийся по деревянным колокольцам, то глухо чем-то звякающий. В этом рваном ритме мужчина и женщина (Надж и Сесиль Тьеблемон) проходят череду сценок, пропитанных тяжкой депрессией, выливающейся в отчаянную клоунаду. Обыденные семейные выяснения отношений остраняются; потому спор о власти превращается в спор за обладание дурацкой палкой с намотанной на ней тряпкой, а мечтание о тихой жизни -- остервенелым рисованием схематичного домика на школьной доске, на трубу которого сажают сложенного из бумажки журавля.

Спектакль просыпается сквозь пальцы, ибо сценки не приточены друг к другу -- они также призваны рассказать не историю, но состояние, как и сочинение Акрама Хана. Вот только состояние это вполне угнетенное, не случайно к финалу герои прячут лица за белыми масками, укрываясь от публики. И если для Хана спектакль -- это способ спокойно продать немалое свое достояние, то для Наджа -- способ не сойти с ума. То есть на скромном фестивале NET устроители сумели предъявить два главных способа соотношения людей с искусством.