Приглашение участвовать в цикле «Камерные вечера в Бетховенском зале Большого театра» принял канадец Марк-Андре Амлен -- сорокалетняя звезда, номинант «Грэмми-2002». На первый взгляд, Амлен принадлежит к академической фортепианной школе -- примерно той, которая пестует конкурсных бойцов и поставляет филармониям мастеров романтически ориентированной игры: знатоков Шопена, Листа, Брамса и Рахманинова.

Но Марк-Андре Амлен фигура слишком примечательная, чтобы спокойно стоять в ряду бойцов. Он выбивается из него прежде всего своим необычным отношением к репертуару, что логичным образом сказывается и на исполнительской манере.

Амлен консервативен: его репертуарные изыскания начинаются эпохой романтизма, освященной академической исполнительской традицией. И ни грамма модного барокко. Зато рубеж XIX и XX веков, Бузони, Регер, первый русский авангард, Метнер, Скрябин, Голышев, Катуар, Рославец, представлен с роскошной полнотой.

В Москве Амлен сыграл всего одну вещицу из своего богатого собрания редких образцов музыкального модернизма. И был в Сонате-идиллии Николая Метнера абсолютно убедителен. Тонкий баланс между романтизмом и конструктивизмом в музыке Метнера вообще не всякому дается. Век бурной фортепианной романтики и виртуозности Амлен оттенил еще Чаконой из Партиты ре-минор Баха в версии Бузони -- где пианист и материал сошлись в пристрастии к пальцевой беглости, напору конструктивности и к мощной аккордовой технике.

Два других композитора, представленных канадским музыкантом, заставили публику сильно удивиться. Первый -- Шуман. Мало кто ждал, что шумановские фантазмы могут быть столь атлетичны. Ткань любимой виртуозами всех времен Фантазии до-мажор лишилась гибкости и галлюцинаторности, лишилась красок, кроме двух. Да и те были скорее плотностями -- одной прозрачной и одной непрозрачной. Загадочные шумановские миры предстали одновременно накачанными и заторможенными и заставили вспомнить о шумановской одержимости пианистическими возможностями.

Второй удивительный автор от Амлена -- Шарль-Валантен Алькан: эксцентрик, мистик, демагог и виртуоз романтического века. Диск с записями именно этого мало кому известного автора в исполнении Амлена номинирован на «Грэмми». В Москве прозвучали четыре части из Симфонии для фортепиано соло (Алькан любил подобные экспериментальные формы: у него, к примеру, есть еще Концерт для фортепиано соло) -- гомерической трудности спортивные конструкции, предельно нагруженные деталями, диковатыми ритмами и гармоническими варваризмами. Эту упрямую музыку упрямый Амлен играл как-то особенно споро и убежденно, несмотря на то что процент технического брака был заметен невооруженным взглядом. Здесь стало ясно, что канадский музыкант предлагает публике особый, не похожий на другие вид фортепианной виртуозности -- в отличие от разнообразных манер старых мастеров (начиная с Горовица или Софроницкого и заканчивая, скажем, Мартой Аргерих), умело скрывающих тяжесть пальцевой работы, Амлен свои потогонные взаимоотношения с инструментом как раз таки афиширует. Тяжелая работа в его интерпретациях лишена внешнего блеска, его атлетизм суров и строг, но всегда очевиден. И в этом есть что-то от аутентистов -- играя не патентованный филармонической традицией репертуар, Марк-Андре Амлен видит в нем фактуры, плотности, аккорды, блоки пассажей, массивы октав, рисунки трелей. Тугие груды материала, которыми необходимо овладевать.