Перед тем как идти на спектакль «Терроризм» во МХАТ имени Чехова, я решила забежать на оптовый рынок «Динамо» за продуктами. Застала спешно закрывающиеся палатки и собирающих свой скарб продавцов, рассказавших, что идет «эвакуация рынка», так как «ждут скинов» («Спартак» играл с ЦСКА, правда, не на «Динамо» а на «Торпедо», но администрация рынка, где торгуют в основном кавказцы, решила принять превентивные меры). Какая-то женщина спрашивала охранников: «Откуда они идут? Успею я домой, я на Баррикадной живу?» Так что народ к возможному террору абсолютно готов.

В программке к своему спектаклю режиссер Кирилл Серебренников счел необходимым сообщить, что пьеса написана год назад и в ней с тех пор не изменено ни строчки. Все совпадения -- результат предвидения и художественной интуиции авторов.

Пьеса действительно оказалась куда как актуальна. По жутковатой иронии судьбы, журнал «Афиша» с крупно напечатанным на обложке анонсом «Терроризм» во МХАТе» вышел именно в те дни, когда реальные террористы держали заложников в другом театральном зале. А премьерные спектакли совпали во времени с концертами в память погибших «Норд-Оста». Но несмотря на столь мрачный и густой контекст, в тексте спектакля изменений не потребовалось. Потому что спектакль, в сущности, не о том, что аэропорты минируют, и не о том, что убийство мирных, ни в чем не повинных людей страшней, чем покушения на политиков, и не о том, что мы напрасно привыкли чувствовать себя в безопасности дома.

Филологи из Екатеринбурга Олег и Владимир Пресняковы написали пьесу о том, как люди терроризируют друг друга в самом обычном, домашнем значении слова. Как формируется привычка к насилию и почему на любом уровне человеческих отношений, от постели до офиса, человек непременно подвергается сам и подвергает других дрессировке посредством грубой силы.

Начинается все с пролога, в котором мать, раздраженная и измученная жизнью, ненавидящая всех вообще и своего девятилетнего сына в частности, орет на него за лень, тупость, невежество... Это очень смешная сцена, потому что в ней все узнаваемо, нелепо и ярко. Она будет повторена в спектакле трижды, потому что все идет из детства, и женщина, теперь оказавшаяся матерью, когда-то была дочерью. И отец харкал ей в лицо за то, что она сидела с ногами на диване, пачкая обивку, и она все стала делать ему назло. А теперь делает все назло сыну, и этот круг насилия не дано разомкнуть, поскольку сын вырастет, и в нем созреет уверенность, что когда тебе плохо, надо сделать плохо другому, и от этого может стать лучше, хотя почему-то не становится. И когда аэропорт заминируют и его рейс отложат, он вернется домой, застанет жену с любовником, тихонько откроет газ...

Пьеса построена как череда эпизодов, поначалу друг с другом вроде бы и не связанных, но постепенно выстраивающихся в единую историю. Не слишком глубокую, но эффектную. Режиссер Кирилл Серебренников занял в спектакле всего тринадцать актеров, поручив каждому по несколько ролей и смешав тем самым персонажей в единую людскую массу. Темп задан большими электронными часами, отсчитывающими время назад, и закончиться действие должно ровно в ту минуту, когда на циферблате выскочат сплошные нули. Движения актеров рассчитаны почти как в балете, при этом количество трюков и режиссерских придумок неисчислимо. Каскад режиссерской фантазии, интенсивный темп, форсированный ритм, острая театральная форма, казалось бы, не должны давать зрителю скучать. Тем не менее спектакль в некоторых местах становится странно вял.

В программке помещены две фотографии. На верхней запечатлены артисты, в центре -- братья Пресняковы с книгой, рядом Серебренников. На нижней -- артисты Художественного театра, в центре Чехов, рядом Станиславский. Так, слегка иронически, отмечен приход в старые стены новой драмы и новой режиссуры. Я бы скорее сравнила новых реформаторов с «Современником». Конечно, Ефремов доводил своих актеров до «шептального реализма». А игру актеров Серебренникова можно назвать «кричальным гротеском» -- жанр спектакля обозначен как трагифарс, и буффонады, острой формы, режиссерской изобретательности здесь не на один, а как минимум на три спектакля. Сходство в другом. Тогда, как и сейчас, прямая связь драматургии с жизнью потребовала новой театральной формы.

Обращение театра к социальным темам, включение современности в ее горячем виде, непременно делает представление более востребованным, но неминуемо упрощает его смысл. Контекст оказывается значимей текста и требует определенности позиций, что, в свою очередь, приводит к простоте высказывания. Нет ничего более раздражающего, чем туманность при обсуждении действительно волнующих вопросов. Витиеватость и многозначительность в разговорах о вечных темах может даже привлекать, но когда речь заходит о насущном, нужна прямота. В спектакле «Терроризм» этой прямоты нет. И кажется, что авторы уже готовы перейти Рубикон, отделяющий территорию искусства от актуальности, они уже слышат ее голос, чувствуют ее нерв, ощущают серьезность ее зова, но еще не доверяют ее силе, еще увлечены «соотношением зеленого и фиолетового».

Премьерой «Терроризма» открылся фестиваль Нового европейского театра. И это очень правильное начало, поскольку искусство новой Европы сегодня также находится на перепутье. И в нем тоже очевидно движение от замысловатых путешествий по глубинам индивидуального сознания в сторону простых истин, новой искренности и ясной формы. В лучших его образцах такой шаг уже сделан. Кириллу Серебренникову и братьям Пресняковым он, на мой взгляд, еще предстоит.