«Дружба народов» (№10) завершила публикацию «ретро-романа» Елены Гиляровой «Учитель с царским именем». Дочитав эту историю и вновь просмотрев ее первую часть, я понял, насколько скоропалителен был мой отзыв в предыдущем обзоре. Нет, Гилярова не Акунин и не Юзефович - в ее романе нет ни игровой стилизации, ни упоения собственной «осведомленностью», ни аллюзионных забав. И сюжет с разоблачением провокатора-оборотня здесь нужен не сам по себе, а для характеристики очень симпатичного героя - сельского учителя с «царским именем» Александр Павлович. Гилярова вовсе не идеализирует «Россию, которую мы потеряли» - оголтелая увлеченность интеллигенции революцией представлена во всей красе, а несколько авторских выходов в «светлое будущее» (да и наша осведомленность о том, «чем все это кончится») придают роману щемяще печальную тональность. Не удастся Александру Павловичу остановить бег «красного колеса» - всего несколько лет будет он счастлив с крестьянской девушкой, своей бывшей ученицей, которая в романе появляется мельком и вроде бы к главному сюжету касательства не имеет. Но девчушка эта будет и при большевистской недоле помнить своего мужа - будет продолжать его дело, учить деревенских ребят. И не только грамоте и счету. В какой-то мере роман Гиляровой объясняет, почему революция все-таки не сумела свести на нет «нестоличную», «тихую», но благородную, талантливую и жадную до конкретных дел русскую интеллигенцию. Авторскую манеру повествования хочется назвать «скромной» (хотя организован роман умело, а тон выдержан точно), и скромность эта вызывает уважение и человеческую симпатию к автору.

Другая удача «ДН» - повесть Анатолия Азольского «Белая ночь». Сюжет, как обычно у Азольского, закручен лихо и непредсказуемо, послевоенный морок воссоздан с гипнотической убедительностью, а в каждом крупно поданном персонаже есть своя тайна. 28 журнальных страниц читаются на одном дыхании, при том что их «содержание» другой автор раскатал бы на здоровущий роман. Словом, настоящая «хорошо сделанная вещь».

Вероятно, примерно так же смотрят в редакции и на повесть Сергея Тютюника «Кармен и Бенкендорф». Кармен не испанская цыганка, а кавказская немка, в ранней молодости убившая собственного мужа, прошедшая советские тюрьмы, пытавшаяся донести свой опыт до публики (ее проза была остановлена цензурой), а ныне торгующая своим телом. Бенкендорф не граф Александр Христофорович, а бывший главный цензор СССР, в новые времена курирующий «информацию» в одной из «горячих точек». И сюжет вроде бы есть, и типажи прописаны, и прифронтовая фактура подается с чувством меры, и модные ныне рассуждения о том, что умные аппаратчики старались защитить государство от грядущей смуты введены достаточно аккуратно, и шуточки есть удачные, и даже финал не без «слезности» (все люди - все человеки, пожалела роковая Кармен больного старика Бенкендорфа), а какой-то неисправимой литературщиной несет от каждой строки. Но не исключаю, что повесть может кому-то и понравиться.

Безусловно информативен большой очерк Ефима Бершина «Дикое поле. Приднестровский разлом», хотя симпатии автора к самопровозглашенной республике могли бы звучать не так наступательно.

Поутру, натравив кофеин на дремучесть/ дряблой праздности, ставшей заменой уму,/ пациент составляет реестр преимуществ/ перед всем, кто здрав и не ровня ему

«Дружба народов» (№10) завершила публикацию «ретро-романа» Елены Гиляровой «Учитель с царским именем». Дочитав эту историю и вновь просмотрев ее первую часть, я понял, насколько скоропалителен был мой отзыв в предыдущем обзоре. Нет, Гилярова не Акунин и не Юзефович - в ее романе нет ни игровой стилизации, ни упоения собственной «осведомленностью», ни аллюзионных забав. И сюжет с разоблачением провокатора-оборотня здесь нужен не сам по себе, а для характеристики очень симпатичного героя - сельского учителя с «царским именем» Александр Павлович. Гилярова вовсе не идеализирует «Россию, которую мы потеряли» - оголтелая увлеченность интеллигенции революцией представлена во всей красе, а несколько авторских выходов в «светлое будущее» (да и наша осведомленность о том, «чем все это кончится») придают роману щемяще печальную тональность. Не удастся Александру Павловичу остановить бег «красного колеса» - всего несколько лет будет он счастлив с крестьянской девушкой, своей бывшей ученицей, которая в романе появляется мельком и вроде бы к главному сюжету касательства не имеет. Но девчушка эта будет и при большевистской недоле помнить своего мужа - будет продолжать его дело, учить деревенских ребят. И не только грамоте и счету. В какой-то мере роман Гиляровой объясняет, почему революция все-таки не сумела свести на нет «нестоличную», «тихую», но благородную, талантливую и жадную до конкретных дел русскую интеллигенцию. Авторскую манеру повествования хочется назвать «скромной» (хотя организован роман умело, а тон выдержан точно), и скромность эта вызывает уважение и человеческую симпатию к автору.

Другая удача «ДН» - повесть Анатолия Азольского «Белая ночь». Сюжет, как обычно у Азольского, закручен лихо и непредсказуемо, послевоенный морок воссоздан с гипнотической убедительностью, а в каждом крупно поданном персонаже есть своя тайна. 28 журнальных страниц читаются на одном дыхании, при том что их «содержание» другой автор раскатал бы на здоровущий роман. Словом, настоящая «хорошо сделанная вещь».

Вероятно, примерно так же смотрят в редакции и на повесть Сергея Тютюника «Кармен и Бенкендорф». Кармен не испанская цыганка, а кавказская немка, в ранней молодости убившая собственного мужа, прошедшая советские тюрьмы, пытавшаяся донести свой опыт до публики (ее проза была остановлена цензурой), а ныне торгующая своим телом. Бенкендорф не граф Александр Христофорович, а бывший главный цензор СССР, в новые времена курирующий «информацию» в одной из «горячих точек». И сюжет вроде бы есть, и типажи прописаны, и прифронтовая фактура подается с чувством меры, и модные ныне рассуждения о том, что умные аппаратчики старались защитить государство от грядущей смуты введены достаточно аккуратно, и шуточки есть удачные, и даже финал не без «слезности» (все люди - все человеки, пожалела роковая Кармен больного старика Бенкендорфа), а какой-то неисправимой литературщиной несет от каждой строки. Но не исключаю, что повесть может кому-то и понравиться.

Безусловно информативен большой очерк Ефима Бершина «Дикое поле. Приднестровский разлом», хотя симпатии автора к самопровозглашенной республике могли бы звучать не так наступательно.

Поутру, натравив кофеин на дремучесть/ дряблой праздности, ставшей заменой уму,/ пациент составляет реестр преимуществ/ перед всем, кто здрав и не ровня ему