Через два квартала от Государственного музея А.С. Пушкина на Пречистенке расположен основанный Ольгой Свибловой Московский дом фотографии. Ради любопытства, загляните как-нибудь вечерком в оба этих почтенных дома. В Доме фотографии проходит выставка Екатерины Рождественской «Частная коллекция». Там -- вспомним недавно навещавшего Москву философа Бодрийяра -- представлены абсолютные симулякры, универсальные заменители искусства, творчества, людей, жизни наконец. Великие портреты и портреты великих (Дюрера, Ван Гога, Рембрандта) выставлены на панель масскульта. Портрет Рембрандта сыграл Доренко. Портрет Дюрера --Андрей Макаревич. А чо? Пускай народ хоть так приобщится к высокому, к «высокому» с лейблом «фаст-фуд». Народ и приобщается. Хвост очереди страждущих встретить прекрасное плавно огибает здание Дома фотографии и заканчивается чуть ли не в центре соседнего переулка.

«Портрет великого» во всех его страдальческих подробностях, не гламурный, лживый, а живой и искренний интересует куда меньше. Практически в совершенно пустых залах выставки «Генрих Гейне. Жизнь и творчество» уютного пушкинского музея поначалу на ум приходит лишь это: «Пройдут века, забудет мир поэта...» Так сам Гейне о себе написал, убийственно трезво оценивая и людское беспамятство, и людскую память. «Вероятно, я умножу собою число тех благородных и великих мужей Германии, которые сходят в могилу с разбитым сердцем и в изодранном сюртуке. Тогда мне в Дюссельдорфе, наверное, поставят памятник». И, действительно, поставили... в 1981 году по случаю 125-й годовщины со дня смерти. А до этого восхищались, презирали, обожествляли, запрещали и даже жгли в кострах книги (для нацистов Гейне был злейший враг: скиталец при жизни, наделенный даром «всемирной отзывчивости» к разным культурам и традициям, да к тому же участник либерального движения на волне Французской революции 1830 года, да к тому же тонкий саркастический ум, да к тому же -- страшно подумать -- дюссельдорфский еврей, носивший до крещения имя Гарри).

Что заставило королеву Елизавету Австрийскую начать в конце XIX века в Дюссельдорфе собирать архив Гейне, ставший основой современного единственного в мире Института Генриха Гейне? Почему возникла потребность привезти материалы этого дюссельдорфского института (автографы, книги, портреты) в Москву и показать их в музее русского поэта? (Ведь с Александром Сергеевичем Гейне даже знаком не был, об интересе к творчеству, по словам русского куратора Яны Скибы, свидетельствует лишь библиотечное требование Гейне с заказом на прозу Пушкина.) Ответ на вопросы можно найти в последнем зале выставки на Пречистенке. Там экспонируются произведения современных немецких художников, созданные на тему творчества Гейне. Среди них и обыгрывающие романтическую иконографию жесткие по ритму и фактуре портреты поэта, и «книги художника» -- авторские альбомы, визуальные комментарии к стихам Гейне. На одном из них в коллаже узнается знаменитая Мэрилин Монро Энди Уорхола. Этот, похожий на единую инсталляцию зал представляет нам Гейне, живущим в начале XXI века.

Не обращая внимания на бидермейеровские штампы его ранних стихов, сосредотачиваясь лишь на главном («Книге песен», «Путевых картинах», «Романтической школе», «Романсеро», «Истории религии и философии Германии»...), осознаешь, что Гейне перформансировал жизнь куда радикальнее нынешних концептуалистов или поп-артистов. Он раскалывал обыденное сознание, напрягал самодовольный и сонный ход мысли, то и дело проверял на прочность безусловные, казалось, авторитеты и аксиомы. «О, этот рай! Удивительное дело: едва женщина поднялась до мышления и самосознания, как первой ее мыслью было: новое платье!». Так о Еве. «Деизм живет... и менее всего убила его новейшая немецкая философия. Эта паутинообразная берлинская диалектика неспособна выманить собаку из-под печки, она неспособна даже кошку убить, не то что Бога». Так о гегельянцах. «Всякое сомнение в Боге есть сомнение в жизни, есть смерть». Так об атеистах вообще. «Обожествивший себя безбожник». Так о своем друге Карле Марксе в частности. «На стертых лоскутах тетради // Тебе обязан я как муж // Пером гусиным, шутки ради // Строчить рифмованную чушь». Так об альбоме любимой жены Матильды. «Гораздо лучше согреет коровница, если, влюбившись, станет целовать нас толстыми губами, хоть от нее порядком-таки попахивает хлевом». Так о лучах посмертной славы.

Даже если вся Москва пойдет стоять в очереди за фотокомиксами Рождественской, останется один сорт людей, которым для поддержания чести мундира просто необходимо отправиться на поклон к Гейне. Это наш брат критик, чье профессиональное кредо Гейне сформулировал в великой фразе: «Я не знаю, где кончается ирония и начинается небо».