Вадим Дубровицкий, театральный антрепренер, недавно взявшийся и за режиссуру, заявил о создании нового антрепризного театра, охарактеризованного им как «содружество свободных художников». На собранной по случаю рождения «Лa тeaтра» пресс-конференции Дубровицкий охотно рассуждал о том, что «театр бывает только антрепризным. Все остальное -- от лукавого». Что репертуарный театр как порождение советской системы (так!) должен отмереть через пару лет, а государство вообще-то зря финансирует эти самые бездарные театры. Ведь только «антрепризы нынче собирают аншлаги». Эти заявления самоуверенного человека, явно имеющего слабое представление о реальной картине жизни театра в современной России, можно было бы пропустить мимо ушей. Однако Дубровицкий в качестве основного аргумента сообщил о присоединении к его содружеству группы актеров, недавно уволившихся из Российского молодежного театра вместе с режиссером Николаем Рощиным, что было истолковано как очередное свидетельство заката репертуарного театра, погрязшего в интригах.

Стоит отметить, что история с Николаем Рощиным приплетена сюда напрасно. Молодой режиссер поставил в РАМТе очень хороший спектакль «Король-олень», который был признан безусловной удачей прошлого сезона, и уже готовил следующую премьеру -- «Кентервильское приведение». Однако в силу ряда причин (

А тут появился Дубровицкий, пообещал Рощину новую версию «Короля-оленя»...

В результате Рощин поменял хороший московский театр на пустую антрепризу, в которой у него, скорее всего, ничего не получится. Потому что Рощин Дубровицкому нужен не как художник, а как дополнительный козырь в раздутом конфликте.

Обидно за Алексея Бородина, руководителя Российского молодежного театра, который в прошлом сезоне открыл двери сразу трем молодым режиссерам -- Нине Чусовой, Александру Огареву и Николаю Рощину -- и вместо благодарности за нехарактерную для академических театров открытость оказался замешанным в скандале.

Помимо этих дрязг новый театр обнародовал свои заветные планы: впереди постановка спектакля под дивным названием «Дура, это любовь!» и неизбежный чес по провинции.