В Москве случилось сразу два заметных оркестровых события -- юбилейный фестиваль Владимира Федосеева с БСО и российская премьера за пультом РНО сенсационно успешного в Европе молодого дирижера Владимира Юровского. Если бы не концертное расписание, соединившее статусный оркестр с относительно молодым, заслуженного мастера и музыканта новейшей школы, их никто и не подумал бы сравнивать. Но формальный повод провоцирует если не на сравнения, то на наблюдения за дирижерскими и оркестровыми стратегиями. В случайном конкурентном режиме они выглядят особенно выпукло.

Для юбилея Федосеев сделал концертную мини-серию с неожиданным репертуаром -- венскими опереточными миниатюрами, «Маленькой ночной серенадой» и оперными фрагментами в исполнении уже очень пожилых, но, наверное, самых любимых в России вокалистов-звезд -- до сих пор волшебной Мирелы Френи и мастерски, но уже без голоса поющего Николая Гяурова. Мастер играть большие симфонические формы Федосеев решил теперь показать себя венцем (он ведь кроме БСО много работает еще и с венскими филармониками). Оказалось, легкие стили он играет с той же серьезностью и суровой пышностью, с какой делает, скажем, Малера или Чайковского. Моцарт при таком подходе становится по-старообрядчески окладистым, а прелюдия к «Травиате» -- стоячей и задумчивой.

В последний вечер -- с министрами, вокалистами, дирижерами и прочими vip`ами среди публики -- только в «Ромео и Джульетте» Чайковского мясистый, пластичный оркестровый звук и симфонический масштаб предъявили оркестр и Федосеева в лучшем виде. Ни плотное звучание, ни тяжелые темпы, ни масштабность уже не входили в противоречие с репертуаром. От сохранившегося вокала Френи, ее нежности и дерзкости, от гяуровского актерства и их общего очарования публика, как и предполагалось, всхлипывала (особенно в «русском» отделении).

В своем вступительном слове Михаил Швыдкой перефразировал старую поговорку: «Жизнь артиста сегодня казиста, тяжела как всегда и очень величественна». А оркестр эту мысль спонтанно проиллюстрировал. Коллектив, вспоминающий в программке о своей записи гимна Советского Союза, десятилетиями звучавший по радио и в телевизоре, единственный из старых оркестров сохранивший качество, действительно, казист и далее по пунктам.

Владимир Юровский собирается когда-нибудь сменить стареющих титанов. В новой когорте, уже занимающей позиции на мировом рынке дирижерского искусства, из русскоязычной публики кроме него еще только Андрей Борейко. Визит Юровского по приглашению РНО заранее стал сенсацией. Россию он посещал в 1990 году, но тогда был еще юным и не дирижировал. Теперь он работает с именитыми европейскими оркестрами и театрами, а недавно занял высокий пост худрука старейшего в Англии Глайндбурнского оперного фестиваля -- сильного конкурента Зальцбурга и Байрейта. Таким образом, Юровский получил статус новой международной звезды. Шум по поводу его приезда оказался чуть громче, чем впечатление от его работы с РНО, но в ней была изящная интрига и сильное решение. Юровский придумал изумительную по красоте и стильности программу из музыки ХХ века без единого замыленного шлягера. В качестве объединяющего принципа выбрана дансантность (практически все в программе -- балетная музыка), а если кто помнит, это главный конек дирижирующего основателя РНО Михаила Плетнева. Да и следующий худрук РНО Владимир Спиваков танцевальность тоже уважал. Подспудной плетневской балетности (особенно выразительной в небалетной симфонической музыке) и публичным спиваковским танцам Юровский противопоставил свою версию дансантности, которая в ХХ веке так заигралась с пружиной ритма, что совершенно ее растянула. «Игры» Дебюсси вышли клочковатым облаком, но тембровый импрессионистский балет был выполнен безукоризненно. И в концерте для бандонеона с оркестром Астора Пьяцоллы (солист -- Пер Анри Глорвиген, известный по работе с Гидоном Кремером), и в симфо-минималистских «Танцах Председателя» Джона Адамса из оперы «Никсон в Китае», и в «Жар-птице» Стравинского Юровский прежде всего услышал сумасбродные танцы тембров и движения оркестровых плотностей, но не ритмические данные. Их он как-то намеренно игнорировал. Судорожно сделанный Пьяцолла напыжился и потерял ансамблевое обаяние.

Зато Адамс и «Жар-птица» предъявили концепцию строго и убедительно. Юровский дирижировал завитки и завихрения, сны и наваждения. И доставлял оркестру удовольствие звучать так, как умеет он один, -- технологически изысканно, с опорой на изумительные соло духовых с матовым гламуром струнных.

Из всего услышанного в эти дни напрашивается вывод: новейшие дирижерские и оркестровые манеры ищут себя где-то между интеллектуализмом и сенсуализмом, опираются на технологически изысканные стили и вытаскивают из декоративности ее малознакомый, по-новому экспрессивный потенциал. Но старые стратегии, сваренные из окладистого симфонизма, пышно-строгих стилей и оркестрового баланса с опорой на мясистые струнные, не теряют своих позиций. Диалог выглядит захватывающе. Главное, чтобы эстетические новости, отстаивая свою убедительность, быстро не состарились.