Сегодня из Звездного городка на Байконур вылетает экипаж первой длительной экспедиции на Международную космическую станцию. Уильяму Шеппарду, Юрию Гидзенко и Сергею Крикалеву предстоит провести на орбите три с лишним месяца. Старт с космодрома назначен на 31 октября. Это событие совпадает по времени с оглашением окончательного решения российского правительства о судьбе орбитального комплекса «Мир». Сегодня с большой долей вероятности можно утверждать, что «Мир» затопят в начале 2001 года. Причем сделано это будет во многом для того, чтобы Россия смогла продолжать участие в проекте МКС. Сергей КРИКАЛЕВ, проведший на российской станции в общей сложности более 450 суток и немало сделавший для создания станции международной, отправляется в космос с довольно противоречивыми чувствами. Перед отлетом он поделился ими с корреспондентом газеты «Время новостей» Еленой БОЛДЫРЕВОЙ.

-- Сергей, как вы за несколько дней до старта на МКС относитесь к идее затопления «Мира»?

-- Ну, о твердом решении я пока не слышал. Хотя все сегодня понимают, что денег на продолжение полета «Мира» нет. И кто-то должен наконец решиться сказать «да» или «нет». Потому что, если продолжать то, что происходит сейчас, если не предпринимать никаких действий, в итоге это обернется тем, что «Мир» будет падать неуправляемо. Это, как вы понимаете, чревато серьезными последствиями.

Но по-человечески мне жаль эту станцию. «Мир» больше пятнадцати месяцев был моим домом. Прожили и проработали мы там хорошо, многое было сделано, многое испытано. И, зная, что это рабочая машина, конечно, жаль ее терять. Но, с другой стороны, не имея концепции, как использовать «Мир» дальше, не имея концепции космической программы в целом, продолжать его полет тоже бессмысленно.

Еще более печально, что у нас больше не будет чисто российской станции. Каждый раз, когда заканчивала программу очередная станция «Салют», а всего их было семь, начинала работу другая. После «Салюта-7» появился «Мир». А сейчас заканчивается работа «Мира», и впереди -- ничего...

-- На МКС командиром вашего экипажа будет уже американец. Не обидно? Или в таком деле обид быть не может?

-- Для нас это особого значения не имеет, потому что мы один экипаж. Важно, что Шеппард прошел очень хорошую подготовку. Я бы, может быть, беспокоился, если бы экипаж и командир полетели лишь через год-два после начала подготовки. Тут ведь дело не в обиде, а в здравом смысле: человек с недостаточным опытом может представлять опасность, если он получает слишком много полномочий. У Шепа опыт большой, все устаканилось, и сейчас мы не делимся на русских и американцев.

Командир несет ответственность за координацию программы. А с точки зрения стран, участвующих в проекте, -- это уже не наша прерогатива. Когда принималось решение о командире, американцы заявили, что таково политическое требование их конгресса. Мы пытались выяснить, какое же политическое требование нашего «конгресса», и никакого внятного ответа не получили.

-- Что доверено русским космонавтам в первом экипаже МКС?

-- Моя должность -- бортинженер, который на самом деле отвечает за работу всех систем. Один, конечно, я это делать не смогу, будем работать все вместе, но окончательная ответственность за испытания, за работу компьютеров будет на мне.

-- А Юрий Гидзенко?

-- Юрий -- пилот. Но дело в том, что на самом деле у пилота на станции мало активной работы. Только когда, например, подходит грузовик или мы с чем-то стыкуемся. Но на самом корабле практической работы у него мало. Даже если нужно повернуть станцию, мы ее поворачиваем не ручными органами управления, а при помощи компьютера, и это -- опять же получается -- моя задача. Поэтому Юрий будет делать всю ту же работу, что и мы, испытывать системы, в первую очередь новую систему управления комплексом в целом. Мы делим нагрузку между собой. Я сказал, что на мне лежит ответственность, но это не означает, что я буду делать абсолютно все.

-- С командиром, с Шеппардом, вы знакомы давно?

-- Достаточно давно. Я его первый раз встретил, когда летал на «Шаттле», почти уже восемь лет назад. А в один экипаж нас назначили зимой 1996 года. Сначала предполагалось, что экипаж будет из двух человек, потом было решено, что из трех. К нам присоединился Анатолий Соловьев, потом он нашу команду покинул, вместо него пришел Юра Гидзенко, и вот мы уже четыре года тренируемся в таком составе.

-- А как в экипаже насчет совместимости характеров?

-- С Юрием и с Шепом мы начали работать вместе четыре-пять лет тому назад, знаем друг друга достаточно хорошо, знаем, что от кого ожидать, знаем, как не наступать друг другу на больные мозоли, я считаю, мы хорошо притерлись. Но вообще-то полет, наверное, будет нелегким. Потому что объем станции достаточно мал: меньше половины «Мира». Да и загрузка большая. Места будет немного, и из-за такой зажатости нам, видимо, придется тяжеловато на первых порах.

-- Приходилось слышать, что на модуле «Звезда» у вас будут вполне достойные жилищные условия, лучше, чем на «Мире».

-- Я не совсем бы согласился насчет комфортных условий на МКС. Многие почему-то считают, что новая станция сейчас намного больше «Мира». Когда я летал на МКС первый раз, она состояла из двух модулей, потом пристыковался третий, то есть станция с тех пор увеличилась лишь на треть. Вот чего там не было, так это системы жизнеобеспечения. Там было обеспечение электричеством, теплом, но не было возможности осушать воздух, собирать воду, производить кислород, убирать углекислый газ -- вот этого ничего не было.

Та часть, где мы сможем жить, -- это фактически лишь два российских модуля: первый был запущен два года назад, и второй -- «Звезда», который смонтировали летом. А на «Мире» у нас базовый блок был размером со «Звезду», плюс пристыковано еще пять модулей. То есть внутренний объем у нас сейчас в два-в два с половиной раза меньше.

-- Но ведь говорили даже о каких-то необычных туалетах, созданных специально для МКС по последнему слову техники...

-- Интересно, кто это говорил? Но раз уж мы затронули эту тему, могу сказать: космические туалеты меняются, эволюционируют. Когда «Мир» отлетал где-то половину своего срока, появилась другая система -- более умная, более совершенная, более экологически чистая, более безотходная. А сейчас, на МКС, мы возвращаемся на начальный уровень работы «Мира». То есть несколько назад. Но это что касается туалета.

Системы поглощения углекислого газа и выделения кислорода будут примерно такими же, как на «Мире», только управляться они будут более умным и мощным компьютером.

-- Когда мы беседовали перед вашим предыдущим полетом на МКС, вы обмолвились, что волнения не испытываете: такая, мол, у вас, космонавтов, подготовка. И сегодня не волнуетесь?

-- Нельзя сказать, что совсем спокоен, волнение всегда есть. Другое дело, что волноваться, наверное, будем, когда приблизимся к станции. Вообще столько разных факторов... Если на все реагировать, никаких нервов не хватит. Мы стараемся распределять свои эмоции так, чтобы хватило сил на работу.

-- Если бы вы летели на «Мир», вас провожали бы иначе?

-- Есть традиционная церемония: перед отлетом из Звездного происходит прощальный завтрак -- вместе с теми, кто готовил нас к полету, работал вместе. На Байконуре, когда экипаж уже одевается, друзья и коллеги говорят «до свидания» через стекло -- там установлены микрофоны. Кто-то попрощается, когда будет помогать садиться в корабль, -- механики, инженеры. Каждый делает это по-своему.

-- Доведется ли вам еще раз потом побывать на МКС?

-- Возможно. Кстати, интересно: один мой друг заметил, что я первый, кто возвращается на эту станцию. Мне довелось первому из россиян попасть туда, когда состыковывались два первых элемента, когда из двух кусочков появился зародыш этой станции. Это был декабрь 1998 года. Потом были полеты других экипажей, но я первый, кому удастся побывать на МКС снова. И проработать там довольно долго.