Режиссер «Арарата», канадец Атом Эгоян, и его жена Арсине Ханджян, сыгравшая в фильме одну из главных ролей, -- настоящие умницы. Когда они страстно и увлеченно говорят о своем фильме, когда робко выражают надежду на то, что «Арарат» покажут на фестивале в Стамбуле и диалог между двумя странами о геноциде наконец начнется, когда употребляют важные и точные выражения вроде «кризис репрезентации истории» или «недостижимость прошлого», не любить их невозможно. Когда же смотришь сам фильм, невозможно не маяться в тоске.

Да, «Арарат» -- это умное, интеллигентное, мастерски сделанное кино, едва ли не первый после «Майрига» Анри Вернея киноопыт обращения к катастрофе, пережитой армянским народом в 1915 году. Но фильм Эгояна попадает в ловушку, уготовленную абсолютному большинству картин на Тему с самой что ни на есть большой буквы -- будь то Геноцид, Холокост, Война. Сам материал настолько неподъемен, величественен и масштабен, что на его фоне любые попытки режиссера и сценариста втиснуть в прямоугольник экрана свое восприятие трагедии неизбежно выглядят неуклюже и мелко. Тема нависает над автором, как историософские главы «Войны и мира» над ленивым и нелюбопытным школьником.

Эгоян не настолько наивен, чтобы этого не понимать. Он упорно буравит давящий на него монолит -- прокладывает в нем ходы индивидуальных историй. Истории таковы: Аршил Горки, художник-экспрессионист армянского происхождения, пишет портрет своей матери; женщина-искусствовед читает лекции об этом портрете, пытаясь забыть свое собственное прошлое; девушка задумывается об исчезновении своего отца; юноша утверждает, что везет на родину коробки с непроявленной пленкой, но у пожилого таможенника возникает повод для подозрений; режиссер Эдуард Сароян (его сыграл патриарх армянской диаспоры, великий певец Шарль Азнавур) снимает фильм о геноциде армян, чтобы дать своему народу возможность увидеть то, что произошло в городе Ван почти столетие назад...

Именно это последняя сюжетная линия является для Эгояна ключевой. На Московском кинофестивале он очень долго, подробно и красиво рассказывал о том, какую роль играют вставные сцены резни, поданные как фрагменты сарояновской картины. О том, как важно ему было подчеркнуть проблематичность лобового подхода к изображению истории, намекнуть на китчевый характер фильма в фильме и в то же время все-таки показать на экране образ мучений своего народа, у которого не осталось прямых свидетелей и свидетельств геноцида. Но вот именно эту двойственность, так хорошо и гладко выраженную на словах, и отторгает кинематограф, самое современное и архаичное из искусств. Если на экране китч -- зритель видит китч, если трагедия -- трагедию. Совместить их не получится, если только не предварять каждый сеанс «Арарата» небольшой лекцией обаятельного Эгояна.