Сегодня последний день первого года по манхэттенскому летосчислению. «Мир никогда уже не будет таким, как прежде», -- утверждали год назад политики, аналитики и обозреватели. На самом деле многое устояло, прежде всего простые человеческие привычки. Даже привычка летать на самолете. Катастрофические прогнозы для авиаперевозчиков годичной давности сменились сначала осторожным, а теперь уже и крепнущим оптимизмом.

Многое, однако, действительно изменилось, прежде всего в Соединенных Штатах, в их отношении к самим себе, к своим врагам и союзникам. Но террористическая атака на США удивительным образом изменила и положение России в мире. Владимир Путин оказался первым, кто высказал растерянному и напуганному Джорджу Бушу слова солидарности и поддержки. Казалось бы, всего один телефонный звонок, прозвучавший 11 сентября прошлого года на борту Air Force One. Всего один звонок. Этот звонок и последовавшие за ним действия развернули сомневающуюся страну лицом к Западу.

Выиграла ли Россия от потепления отношений со Штатами? Об этом спорили, спорят, и будут продолжать спорить. Особые отношения с единственной сверхдержавой - это, конечно, немало. Запад значительно смягчил свои позиции по отношению к российской политике в Чечне -- тоже нам в плюс. Но за какой-то год изменилась вся геополитическая обстановка вокруг России. И если в Москве были готовы к продвижению НАТО на Восток, если понимали, что от Грузии, возглавляемой Шеварднадзе, не приходится ожидать дружественных действий, то появление американских и натовских войск в среднеазиатских республиках и восторженный прием, оказанный им местными диктаторами, не могли не ударить по имперскому самолюбию.

Новая внешняя политика России состоит, видимо, в том, что мы не повышаем голоса, если у нас нет инструментов для поддержания нашего особого мнения. А у нас этих инструментов почти никогда и нет -- ни в вопросе по ПРО, ни в связи с расширением НАТО, ни в других международных делах. Чуть ли не единственный вопрос, в котором мы яростно отстаиваем свою позицию, это проблема Калининградской области, которая для нас, между прочим, является проблемой внутренней.

Такой подход к иностранным делам, наверное, можно назвать прагматическим. Прагматизм -- это, безусловно, неплохо. Плохо то, что в нашей внешней политике совершенно не заметны какие бы то ни было амбиции. Стране, рассчитывающей вернуться на ведущие позиции в мире, без сформулированных интересов за пределами своей территории не обойтись.