Вот ведь многие думают, что рисунок карандашом в искусстве значение имеет прикладное, нечто вроде строительных лесов для создания собственно шедевров в технике, конечно, х.м. (холст, масло). Чтобы это заблуждение отринуть, советуем посетить выставку «Карандашный рисунок: от Ореста Кипренского до Казимира Малевича», собранную из фондов графики XVIII--начала XIX века Третьяковской галереи (в основном здании музея, Лаврушинский переулок, 10).

По традиции графический отдел ГТГ и его сотрудницы -- «графини» -- делают экспозиции, пленяющие тонкостью замысла и количеством самых нежных, незащищенных, а потому особенно желанных и любимых шедевров. Не подвели «графини» и на сей раз. Показали «спринтерскую дистанцию» истории отечественного искусства: культуру быстрого видения и созидания формы карандашом, в технике «черного камня» (слово «карандаш» происходит от тюркского kara tash, «черный камень»). Показано лучшее. Почти все работы могут ответствовать за себя в качестве полноправных участников большого галерейного симпозиума. Наравне с картинами, скульптурами и даже монументальной живописью. Более того, отдельные, выполненные углем и мелом пейзажи передвижников дадут фору их же картинам, в которых фотографическое тщание письма раздражает и способно разрушить пространственную драматургию изображения.

Лучший раздел, на мой взгляд, -- романтизм, от 10-х годов до середины позапрошлого века. Именно в это время ценность графических мимолетностей окончательно признана и принята в качестве стратегии мировоззрения. Гений романтической карандашной техники -- Орест Адамович Кипренский. Исследователь Глеб Поспелов связывает мир его рисунков с темой утра и полдня человеческой жизни. Когда все в гармонии, присутствие жизненных сил в зените. Рисовал Кипренский чаще итальянским карандашом, что позволяло ему создавать портреты-скерцо, ловить в густую черную сетку линий самую суть присутствия живого персонажа, общение с которым дорого именно в данный момент. В лучших портретах Кипренского герои находятся в движении, и категория времени (вроде бы чуждая с позиций нормативной эстетики пластическим искусствам) вступает в полноправный диалог с переживаниями пространства. Все это не случайно. Образ времени, его драматическое переживание во многом вдохновили саму культуру карандашного портрета романтизма. Зачем исполнялись художниками первой трети XIX века портретные скерцо? Да затем, чтобы листочки с любимыми живыми лицами потом бережно хранили среди самых ценных вещей те, кому выпала нелегкая доля маяться по миру, в том числе и выполняя долг в великом военном бедствии 1812 года.

Замечательный раздел выставки отдан теме академического рисунка романтической поры. Виртуознейшим маэстро, способным парировать любой вызов классической традиции и ответить на равных, был, конечно, Александр Иванов. Его альбомы со штудиями и эскизами к «Явлению Христа народу» -- подлинное открытие экспозиции.

С середины XIX столетия начинается эпоха царствования графитного карандаша -- самого нейтрального, позволяющего создать фотографический, протокольный портрет действительности.

Фейерверки различных графических техник и их изощреннейшее плетение предлагает рисунок эпохи символизма и модерна. Занятно, что заканчивается выставка опусом Казимира Малевича «Строитель» 1913 года. И вот как раз у великого экспериментатора маэстрия собственно графической техники стремится к нулю. Выполненный графитным карандашом рисунок Малевича -- чисто техническая (как репродукция) версия его же известного живописного «Усовершенствованного портрета Клюна».