Полнометражный дебют Родриго Кортеса, номинально числящийся продукцией испанской, оказывается фильмом плоть от плоти Соединенных Штатов Америки. Американский контрактник Пол Конрой (Райан Рейнольдс), служащий в Ираке, в один далеко не прекрасный момент обнаруживает себя похороненным в деревянном гробу. Какой-никакой воздух еще поступает в легкие, есть возможность повернуться и проверить содержимое карманов (оно не сказать чтобы богатое, но мобильник и зажигалка там все-таки обнаруживаются), спутниковая связь худо-бедно ловится. Пол начинает названивать по всем возможным номерам, чтобы понять, что произошло, и в результате картина вырисовывается: его взяли в заложники, за него должны заплатить деньги, в противном же случае ему так и придется закончить свой недолгий век под землей. А когда спасение совсем-совсем близко... Впрочем, что на самом деле произойдет, лучше увидеть воочию, преодолев все возможные фобии.

На первый взгляд ничего, кроме роскошной исходной идеи, в фильме нет, да и быть не может. Заставить зрителя без малого два часа в реальном времени наблюдать за тем, как человек ворочается в предельно замкнутом пространстве, -- чем не «вкус сезона», остроумная «фенечка», модный сдвиг по фазе. Но чем дальше, тем больше аргументов находится, чтобы провести кортесовский экзерсис не просто по ведомству остроумной однодневки. Жанр жанром, изобретательность изобретательностью, но есть вещи, которые на самом деле важны и значительны.

Фильм оборачивается вынужденным -- в полном соответствии с единством времени и места действия -- бенефисом Райана Рейнольдса, больше никого почти за два часа мы на экране по понятным причинам не увидим. Рейнольдс -- актер престраннейший, начинавший свою карьеру с фильмов вроде «Сабрина -- юная ведьмочка», комик, послужной список которого все активнее пополняли картины, в чьих названиях неизменно присутствовало слово «вечеринка», одинаково неплохо проявляющий себя и в романтических (впрочем, когда как) комедиях, и в фильмах ужасов, и в совсем странных проектах, вроде «Девяток» постоянного тимбартоновского сценариста Джона Огеста, человек, выбранный на роль Зеленого Фонаря в грядущей экранизации одноименного культового комикса, наконец, бойфренд Скарлетт Йохансон... В общем, если и есть сейчас в Голливуде по-настоящему интересный персонаж немного за тридцать, то вот он. В «Погребенном» он, пожалуй, сыграл лучшую на сегодня свою роль, хотя попади на его место кто-либо еще, хоть бы даже и Николас Кейдж, волей-неволей пришлось бы выкладываться по полной. Потому что его Пол -- типичный представитель современного общества потребления, полагающийся на окружающую действительность с доверчивостью младшего школьника; красавчик, отправившийся на войну, чтобы подзаработать, а потом с удивлением выясняющий, что там на самом деле далеко не всегда действуют страховки и бонусы; новый американец, которого, похоже, мало чему научило и 11 сентября, и финансовый кризис, и пустыня реальности. Напряжение сюжета, где приходится с замиранием сердца следить за датчиком неумолимо садящейся батарейки мобильного, количества газа в зажигалке, кислорода, пробивающегося сквозь щели деревянного ящика, вызывает ассоциации с клаустрофобическими фантазмами Эдгара По, Лавкрафта и Мамлеева, но на самом деле это кино совсем не про «нештатную ситуацию». Когда проходит первое восхищение мастерством режиссера, сумевшего загнать полноценную историю в пространство два на три метра, становится ясно, что на самом деле фильм Родриго Кортеса совсем не об этом. Потому что в какой-то момент понимаешь отчетливо и неотвратимо: точно так же мог трепыхаться герой Рейнольдса и в прозрачном пространстве офисного помещения, и во вроде бы собственном кондоминиуме, за который уже почти что -- уже вот-вот, осталась самая малость -- выплачена ипотека. И это по-настоящему жутко, мощно и убедительно. Так что волей-неволей приходят на ум слова из духовного стиха «Об Адаме, житии человеческой и смерти»: «Вы, гробы, вы, гробы, привечные вы наши домы! Земля, мать сыра земля, сыра матерь, ты всякому человеку -- отец иже мати. Телеса-то наши -- червям на сточенье, кости-то наши -- земле на предание; души наши пойдут, пойдут по грехам да своим».