Большой театр и Кремль -- в разной связи с Годом Франции в России -- на прошедшей неделе одинаково сильно поддались франкофонии. В Большом дважды звучала одноактная опера Равеля «Дитя и волшебство» в концертном исполнении. В Кремле одновременно начался концертный цикл «Четыре века французской музыки»: сегодня в Патриаршем дворце играют московский ансамбль Pratum integrum и дирижер Кристоф Руссе, которого называют одним из главных во Франции аутентистов (то есть специалистов по исполнению старинной музыки на старинных инструментах в старинном стиле). Чтобы поверить, достаточно иметь в виду, что в течение пяти лет Руссе играл в легендарном ансамбле Les Arts Florissants Уильяма Кристи (он тоже буквально только что волшебным образом гастролировал в Москве; см. «Время новостей» от 11 октября), пока не собрал собственный коллектив -- Les Talents Lyriques. С ним Руссе играет и записывает барокко и венскую классику, причем записи музыки Рамо в 1992 году получали приз журнала Grammophone, а записи Баха в 1995-м -- Cannes Classical Award. На фоне блистательной кухонной утвари в экспозиции Патриарших палат Руссе и «Пратум» Павла Сербина (одни из главных аутентистов, наоборот, Москвы) играют как раз Жан-Филиппа Рамо. Фрагментарно, но композиционно стройно в одной программе будут исполнены целых три оперы: «Ипполит и Арикия» (в том числе арии «Священный храм» и «Где я?.. мои глаза»), «Дардан» (включая арию «Перестань, жестокая любовь», а также «Антре снов» и «Шум войны») и «Кастор и Поллукс» (в том числе ария «Грустные приготовления»). Красиво и содержательно собранная программка фестиваля сообщает в связи с концертом о трансформациях французского жанра лирической трагедии, созданного Люли и переработанного Рамо. А также знакомит с солисткой -- Анной Горбачевой, аспиранткой и стажеркой лондонской Королевской академии музыки, получившей в прошлом году высший грант, обладательницей многих призов, участницей ансамбля Emerald Baroque и мастер-класса Кристофа Руссе в академии Виллекрозе.

Другие программы фестиваля (он собран изящно и строго, как точная линия от барокко к ХХ веку, и от клавесинистов через оперу ведет к фортепианному расцвету) в миниатюрном буклете представлены также подробно и детально. И будущий вокальный вечер с участием Ольги Гуряковой и Марата Гали («Арии и дуэты из опер французских композиторов ХIХ века», 27 октября), и клавирабенд «Фортепианная музыка французских композиторов ХХ века» (2 ноября, играет Оливье Дешарм), и уже прошедшая 11 октября программа музыки французских клавесинистов в исполнении Петра Айду. Здесь были Иоганн Якоб Фробергер, немец, с которого началась знаменитая история французских клавесинистов, и Жак Шампион де Шамбоньер, и Луи Куперен, и Жан-Анри д'Англебер. Сюиты и пьесы шли импровизационной чередой одна за другой, создавая странное ощущение особенно текучего времени, пьесы и авторы внутри циклов передавали друг другу приветы, обменивались цитатами, темами и стилями. Петр Айду с феноменальной свободой и мастерством давал слушателю уникальную возможность следить за витиеватыми преображениями манер и материалов в аллемандах и жигах, в «Прелюдии в подражание Фробергеру» Луи Куперена, в «Эпитафии» (самостоятельный жанр) «Господину Шамбониеру» д'Англебера, в гавотах, сарабандах, чаконах, дублях, в их диалогах, пересечениях и маскарадных обманах.

Речь шла о другом типе слушания по отношению к привычному классико-романтическому способу исполнения-восприятия. Он требует некоторой практики, иначе вопрос, как под такое можно было танцевать (о пьесах сюитных циклов, в основе которых лежат, как учат хрестоматии, танцевальные жанры), рискует поставить в тупик. Или такого исполнения, как это, когда очевидно, что «под такое» можно было и можно сейчас дышать и думать как минимум.

С заметно меньшей точностью и менее очевидным соответствием манер, исполнительских возможностей и стиля в Большом театре было исполнено «Дитя и волшебство» Равеля. В любом случае это репертуарный подарок. И торжество здравого смысла, поскольку свободы много ставить у театра пока нет, а концертное исполнение опер дает возможность репертуарного расширения. Другой вопрос, что замена дирижера (из-за болезни Владимира Юровского за пульт встал Бенджамин Пьоннье) только подтвердила предположение о том, что кто музыку задумывает, тот лучше всех ее и делает. Пьоннье колдовал на сцене как-то сам по себе. Оркестр, хор и солисты были в большой степени предоставлены тоже самим себе. И многие были хороши. И Оливия Фермойлен в главной партии капризного мальчика, вокруг которого по-андерсеновски ожили обиженные им предметы, и Ксения Вязникова (Мать, Китайская чашка), и Анна Аглатова, предлагавшая рядом с внимательными студентками Молодежной академии Александрой Кадуриной и Ульяной Алексюк принципиально другой уровень вокальной свободы и качества. Сказка с мяуканьем, тиканьем, кваканьем, джазом, с глубокими аллюзиями на ритуал посвящения и хеппи-эндом в целом прозвучала удачно. Хотя всей красоты игриво-пугающей партитуры Равеля, его малоупотребительного в Москве гениального авторского и вообще французского стиля (того, о котором виртуозно красивый французский цикл в Кремле) исполнение не вместило.