«Болезненно нежным» характеризовал отношение Левитана к своим картинам Сергей Дягилев. Тот же эпитет применим и к самому творчеству художника, и к его недолгой жизни. Восторженный очерк Дягилева об искусстве обожаемого им художника открывает великолепный каталог выставки ГТГ, приуроченной к 150-летию со дня рождения Исаака Левитана. Выставку можно назвать исторически значимой: на ней собран феноменально большой архив творчества мастера из множества российских музеев, из музеев бывших союзных республик и даже из Израильского музея в Иерусалиме, который богат работами Левитана благодаря усердию племянника художника -- Захария Петровича Бирчанского.

Немногие живописцы из круга передвижников и их последователей выдержат испытание персональной выставкой. Левитан не просто выдержал, но и позволил увидеть сложные, не всегда считываемые темы истории русского искусства, ее судеб и перспектив. Благодаря удачной работе студии «Про Дизайн» экспозиция, несмотря на огромное количество работ, получилась легкой, воздушной и какой-то «своей», транслирующей то чувство щемящей нежности, что излучают пейзажи мастера.

В чем секрет Левитана? Почему он не кажется старомодным, архаичным? Почему его искусство не заражено вирусами салона, типичными в разговоре о пейзажистах-реалистах второй половины позапрошлого века? Почему он был принят не только в кругах передвижничества, но и в среде мирискусников-символистов? Экспозиция подсказывает ответ: Исаак Левитан создал универсальную пластическую формулу пейзажного зрения России, наделив портрет природы всеми качествами большой исторической картины. Из истории русского искусства известно, что уже в конце 60-х передвижническая идея картины -- и.о. обличительного документа наподобие памфлета -- пережила кризис. Сам язык искусства, его пространственно-пластические законы требовали иного масштаба высказывания. Необходимо было вернуться на территорию хорошей живописи и решать большие, далекие от газетной публицистики задачи. Да и образ положительного героя стал чаем и привечаем. И случилось так, что во многом именно пейзаж -- сперва первого учителя Левитана, Саврасова, затем второго учителя, Поленова, -- взял миссию того великого пластического и смыслового синтеза, что ранее выполняла историческая картина. Пейзажным видением мира можно объединить и исторические полотна Поленова, и даже «Крестный ход» Репина. В творчестве Левитана этот пантеизм пейзажного видения Расеи реализовался совершенно.

Когда смотришь картины художника вблизи, любуешься шершавой и бугристой фактурой, то удивляешься, как в основном далеко это от импрессионистической «шаговой» техники мазка: тональный принцип в левитановском пейзаже важен и востребован. Цвет Левитана во многом корпусный, по форме предметного мира. Даже небеса вещные, созданные трудностью воздвижения картины мироздания. И эта вечная вещность гениально соотносится с чаще пасмурной, не роскошной и не легкомысленной русской природой, любить и понимать которую -- великий труд. Труд испытания болезненной нежности.