Последнее, что можно сказать про театр Жоэля Помра с его тревожными пьесами и мрачными, интровертными спектаклями, -- это театр для детей. Постановки странного француза, начиная с «Торговцев», которых три года назад привозил фестиваль NET, и до «Этого ребенка», тогда же поставленного в «Практике», так или иначе касались детей, но никогда им не предназначались. И даже «Красная Шапочка», пару лет назад приезжавшая на детский фестиваль «Большая перемена», была, честно говоря, совсем не детским спектаклем. Уж очень современным делала сказочный сюжет история о замотанной маме, которой некогда самой навещать старенькую бабушку, да и рассказ о том, как маленькая девочка в лесу встретила насильника и убийцу волка, кидал в дрожь взрослых. И все же театр «Практика», поняв, что, однажды поставив на Помра, вытянул выигрышный билет, и обратившись к французскому режиссеру во второй раз, заказал ему именно детскую постановку. И не ошибся.

Сказку Карло Коллоди Помра снова пересказывает своими словами, и снова его история оказывается пугающе современной и очень страшной. Но это тот страх, который любят дети, ибо из ужаса тут есть выход. Хотя, признаться, выход, как всегда у Помра, грустный: герой, преодолевший все препятствия, очень устал и совсем не кажется таким звонким и победоносным, как в начале. И когда в финале выясняется, что деревянный человечек стал живым, вспоминаешь слова из «На дне»: «Мяли много, оттого и мягок».

В спектакле есть рассказчик. Он говорит о том, что когда-то был слепым и видел мир вот так: театр погружается в темноту, а потом в едва рассеявшемся мраке мы различаем ряды публики, будто отражение зрительного зала. И среди темных человеческих фигур луч вдруг выхватывает страшные звериные морды: обезьянью, ослиную, волчью. И мы вздрагиваем, будто оказалось, что оборотни сидят среди нас. А еще рассказчик говорит, что самое главное для него -- не врать, в жизни и театре говорить только правду. И лишь тогда начинает рассказ про очень одинокого человека, которому было настолько не с кем поговорить, что он каждый день ходил беседовать с деревом. А когда ствол свалило ветром, очень долго трудился, чтобы из обрубка своего бывшего собеседника вырезать деревянного мальчика, сына.

Пиноккио, мальчика с набеленным лицом и черными губами, играет сериальная звезда Алиса Гребенщикова. Поначалу ежишься от ее голоса, звенящего хвастливо, как в «Пионерской зорьке», но потом оказывается, что это неважно. Нам рассказывают про отвратительного, самоуверенного, неблагодарного, злого мальчишку. И по всему ясно: как бы ни наказала Пиноккио судьба, так ему и надо. За то, что он был груб и бессердечен со своим добрым отцом. Но когда жизнь начинает бить деревянного человечка, вдруг оказывается, что наивного хвастуна с его глупой гордостью, которая даже перед лицом убийц мешает признать, что мальчишка беден, ужасно жалко. И умение вызвать сочувствие к тому, кто попал в беду, независимо от того, как неприятен был он прежде, дорогого стоит. Ибо за ним стоит умение прощать. А еще в спектакле очень важна уверенность в том, что человек может измениться и даже на самом гадком персонаже не стоит ставить крест.

Некоторая назидательность интонации перекочевала из сказки Коллоди в спектакль Помра. Но она почему-то не раздражает. Возможно, оттого, что все злоключения, постепенно ведшие героя к тому, чтобы он стал послушным мальчиком, заканчиваются тем, что, оказавшись вместе с отцом в чреве морского чудища, повзрослевший герой все же поступает по-своему -- и это дает героям свободу. И старый отец благодарит сына за то, что тот был непослушен.

В «Пиноккио» играют всего четыре актера. Дмитрий Готсдинер (рассказчик), Светлана Камынина (фея), Олег Комаров (отец) меняют роли одну за другой, выходя то жуликами, то одноклассниками, то жуткими убийцами в белых костюмах с колпаками, будто куклуксклановцы. В нереальном, призрачном действе, происходящем, будто за молочным стеклом, не всегда различишь, кто есть кто. Иногда люди видятся тенями, а сказочные волшебства кажутся мельканием далеких мутных огней. Как и прежние тихие, всегда идущие в рассеянной полутьме спектакли Помра, «Пиноккио» похож на бормотание сидящего в углу аутичного ребенка -- те же повторяющиеся мотивы и внутреннее напряжение, он так же беспокоит, завораживает и не отпускает. Но в этом спектакле есть надежда, есть негромкое, усталое счастье нашедших друг друга отца и сына, которые не будут больше одиноки. Что очень важно для детей, которые придут на «Пиноккио».

Когда-то в противовес старому советскому определению детского театра как «театра детской радости» режиссер Анатолий Праудин выдвинул идею «театра детской скорби». Тогда это начинание в Питере закончилось неудачей, режиссер потерял театр, но, кажется, теперь Жоэль Помра идет тем же путем. Он ведет маленького зрителя (а «Пиноккио», на мой взгляд, стоит показывать детям, начиная с младшего школьного возраста) через печаль, тревогу и страх к пониманию чего-то очень важного, о чем, конечно, не узнаешь, веселясь на детских утренниках.