Вот уже два десятка лет на фестивале «Любимовка» публике представляют новые пьесы модного и до сих пор вызывающего споры направления с закрепившимся за ним нейтральным названием «новая драма». Здесь дебютировали Курочкин, Пресняковы, Сигарев, Пряжко -- все, кем жива «новая драма» сегодня. Организаторы «Любимовки» напряженно ищут новые имена, но новейшего поколения актуальных драматургов в России так и не возникло.

В этом году фестиваль прошел под большим знаком «Ж»: две трети конкурсных пьес были написаны женщинами, что лишний раз доказало особую склонность слабого пола к избыванию собственных печалей в письменной форме. Если в XVIII веке самым распространенным форматом для этого был дневник, то сегодня, кажется, им стала пьеса, сохраняющая, впрочем, атавистические признаки девичьей исповеди.

Самый обсуждаемый участник «Любимовки» прибыл из-под крыла Николая Коляды (подарившего современной драматургии среди прочих певца злых екатеринбургских окраин Василия Сигарева и неосентименталистку Ярославу Пулинович). В Гульнаре Ахметзяновой, пытающейся рассказать о страшном сквозь слезу, тоже видны племенные черты учеников Коляды. Пьеса с бескомпромиссным названием «Любовь как доза кокаина» («Название я, пожалуй, посоветую автору сменить», -- заметил руководитель Театра.doc Михаил Угаров) повествует о патологически агрессивном парне Юре. Ритмичную структуру пьесе обеспечивают акты насилия, совершаемые героем по более или менее одинаковой схеме: встретил девку, отобрал сумку, бросил девку об стенку, потом на землю, потом ей понравилось. На втором-третьем моменте такого рода зал начал посмеиваться; ближе к финалу, когда 40-летняя любовница Юры, пройдя по рукам его друзей, наткнулась на собственного сына, уже хохотали в голос. Сама Гульнара, выйдя на сцену, объяснила, что пьесу написала после того, как сама получила «розочкой» по горлу. Стало жаль девушку, личные проблемы которой мало интересовали зал, забитый прожженными профессионалами, что давно насобачились отделять личность автора от его произведения.

Известие, что для читки пьеса Ахметзяновой была сокращена с 90 страниц до 20 с небольшим, позволило говорить о засилье дамской графомании. Наиболее уязвимыми для нападок оказались пьесы Виктории Доценко «Поворотный пункт» и Марии Зелинской «Не бойся, Леся, все нормально». Первая, написанная по канонам неосоцреализма (телеведущий, сбивший инвалида, не желал каяться, но был выдан общественности собственной подругой), так и просилась со сцены Театра.doc на экран канала «Россия». Вторая -- история одинокой души, что спит в обнимку с мужским пальто, имеет романы с грубым маньяком и безответственной кинозвездой, но в итоге получает приз в виде мужественного следователя -- также стала бы идеальной ТВ-мелодрамой, кабы вырезать из нее долгие монологи главной героини о природе ее тяги к крутым парням.

Монологична пьеса юной звезды «новой драмы» Ярославы Пулинович. Сделавший ее славу хит «Наташина мечта» по-честному был пьесой для одного актера, текст «Он пропал без вести» разбит на 15 персонажей, но, кажется, вместо того чтобы двигать действие, они по очереди изрекают мысли автора. Фантасмагория о двух брошенных папой-олигархом детях -- один крутит романы с заказанными по каталогу силиконовыми куклами, другая, чтобы пообщаться с людьми, идет работать в фастфуд -- написана с ясной целью: рассказать об одиночестве в современном мире, где, простите, можно купить все, кроме счастья. Вопрос один: почему это не проза?

В разной степени талантливые, но одинаково замешенные на трогательном женском эгоцентризме пьесы представили и другие участницы: у Марины Крапивиной в «Мартовских идах» выясняющая отношения с умирающей матерью героиня без хитростей зовется «Я», барышня из «Призыва» Любови Мульменко сравнивает себя с зеркалом, в котором отражаются остальные. Выдвинуть героиню на авансцену и заставить произнести речь вроде тех, что удачно спародировал еще Чехов в «Чайке» -- такого соблазна не всегда удается избежать самому адекватному автору: неглупая комедия Анастасии Брауэр «Репетиция свадьбы» дает сбой ровно в одном месте -- где героиня вдруг решает выговориться. Гендерных признаков не обнаружилось, пожалуй, лишь в двух произведениях: в «Язычниках», где молодой, но уже известный драматург Анна Яблонская рассуждает о природе религиозности, и «ДетАде» Евгении Добровой -- повести о лишнем человеке, где таковым в собственной семье становится музыкально одаренный ребенок. Характерно, что именно они при наличии явного конфликта, правдоподобных характеров обладали и внятной структурой, и выраженными жанровыми признаками (в данном случае -- семейной драмы, к каковым можно отнести и еще одно удачное произведение от юного автора -- «Смерть Андрюши» Андрея Стадникова).

Пьесы же тех, кто ударился в формальный поиск, оставляли впечатление рыхлости. Данила Привалов сделал героем пьесы «Черная» кладбище -- там разворачивалось действие не связанных меж собой трех сцен. В первой действуют продажные священники, во второй мародеры, в третьей наркоманы; Россия как гиблое место, массовое захоронение -- популярная метафора; но почему автор выбрал драматургическую форму? «Очень нетеатральные пьесы три» Владимира Шергина и вовсе представляли собой прочитанную по ролям прозу. На этом фоне симптоматично звучала шутка из экспериментальной комедии дебютантки Ольги Стрижак «Вам интересно»: студентка сообщает преподавателю, что написала пьесу, и зачитывает, кажется, стихи Ахматовой.

Особенно слабо смотрелись эксперименты молодых в соседстве с крепко сбитой западной драмой -- горьким фарсом о воссоединившейся панк-группе «Дисфункциональные» англичанина Майка Пэкера и трагикомедией о слабоумном «Маленькие деньги» финки Сиркку Пелтолы, а также на фоне творчества старших коллег, которые по-прежнему выдают на-гора пусть порой дежурный, но бесспорно качественный продукт: Михаил Дурненков -- очередную пьесу о кризисе среднего возраста («Самый легкий способ бросить курить»), Юрий Клавдиев и Вадим Леванов -- фирменные очерки о природе насилия («Развалины» о разделывающих собак блокадниках и «Геронтофобия» об убивающей старичков медсестре), Максим Курочкин --потенциальный хит «Класс Бенто Бончева» об обществе будущего, позабывшем, что такое любовь. Единственным удачливым экспериментатором остается Павел Пряжко, все более уходящий в семантический минимализм: новая комедия «Миссионеры» состоит из отрывистых реплик и коротких сцен, демонстрирующих нам повседневную бессмысленную жизнь отряда волонтеров, которых сам автор сравнил со стаей птичек или роем пчел.

Не пугаясь скептических физиономий в зале, Михаил Угаров призывал присутствующих не гнобить молодежь, что нуждается в советах больше, чем в критике. В Театре.doc юных драматургов принято холить и лелеять. С одной стороны, похвальная инициатива в стране, где принято плевать на индивидуальность, а любому высовывающемуся из общего ряда давать по шапке. С другой -- о том, что случается с художником, которому все позволено, прекрасно рассказано в не случайно, наверное, открывавшей «Любимовку» документальной пьесе «89-94» об истории артсквота Авдея Тер-Оганьяна. Былой нонконформист наращивает жирок и начинает торговать собственным нонконформизмом. Вот и вся любовь.