Весь балетный народ еще в отпуске -- сбор труппы будет лишь 21 сентября. И только дюжина энтузиастов вышла на работу значительно раньше, чтобы показать свежепоставленный балет Анжелена Прельжокажа «А дальше -- тысячелетие покоя». Эту дюжину знаменитый француз выбрал еще в прошлом сезоне, тогда же начались репетиции. Затем они летом ездили в Экс-ан-Прованс, в родную вотчину хореографа, и вот теперь появились на сцене. Появились не одни -- к ним присоединился десяток артистов из Прованса. Это совместный проект Большого и Балета Прельжокажа (в рамках Года Франции в России); после премьерной серии, что длится до воскресенья включительно, спектакль уедет в грандиозный европейский тур, и до конца сезона мы его больше не увидим.

Именно этот тур оттолкнул от участия в проекте всех премьеров и солистов Большого театра -- на просмотр к хореографу приходил только кордебалет. Логика проста -- уедешь на год, а тут тебя забудут и роли твои заберут, отвоевывай потом заново свое место. Но это не значит, что участвующие в премьере артисты не стоят внимания -- скупердяй Большой, что традиционно забирает лучших выпускников московской школы, а потом долго их маринует в корде, в очередной раз показал, что не счесть драгоценностей в его запертом сундуке.

Народ работал с энтузиазмом и с полной отдачей и заслуживает безусловной похвалы, ведь Прельжокаж сочинил вещь весьма непростую. Вдохновлялся он Откровением Иоанна Богослова, и, когда год назад подписывали контракт, грядущий спектакль назывался «Апокалипсис». Но это слово быстро исчезло из планов, и на сайте театра стояло нейтральное Creation 2010 (creation -- технический термин, возникающий на афишах европейских театров в ожидании мировых премьер, когда название еще не придумано, а билеты уже продаются). За неделю до выпуска выяснилось, что мы будем смотреть «А дальше -- тысячелетие покоя». По объяснению хореографа, эта тысяча лет -- время, когда сатана низвергнут в бездну и скован цепями и не может прельщать народы; а переименовал спектакль он потому, что в нем не содержится никаких иллюстраций к Апокалипсису, а лишь впечатления самого Прельжокажа от чтения Книги, перелитые в танец. То есть артисты на сцене должны были сотворить «образ образа», и у них это получилось.

Под специально для этого балета написанную музыку Лорана Гарнье, под это ритмичное грохотание, тихое поскуливание и недвусмысленный скрежет, удивительным образом сплавленные в музыку, завораживающе медитативную, наши артисты, перемешанные с артистами французскими, пересказывали личный дневник Прельжокажа. Его заметки о чувственности, что сплавлена с агрессией (дивный дуэт Селин Галли и Антона Савичева, когда танцовщик буквально впечатывает партнершу в стену), наброски, свидетельствующие о слегка истерическом чувстве юмора, прикрывающем очевидный страх (мужской дуэт, что шарахается от тревожной нежности к клоунаде). Его исследовательский интерес к человеческому телу, к его родству с телом животного (и воспроизводятся и торжественный петушиный шаг, и проползание большой ящерицы). И финальный демонстративный пост, когда все артисты сначала стирают в раковинах, а потом раскладывают на просушку государственные флаги разных стран (и Европы, и Америки, и Азии) -- что-то со всеми этими государствами надо делать, помыть бы их не мешало.

Нет никакого либретто, есть лишь серия сцен, что соединена по законам скорее ритмическим, чем содержательным. Массовая сцена -- дуэт -- снова массовая сцена; от грохота -- к тишине, затем снова к звуковой атаке. Первые пятьдесят минут спектакля от сцены вообще глаз не оторвать, так затягивает это чередование массовых сцен, где артисты распределяют свои конечности в пространстве, будто хотят изобразить змейку-головоломку (помните, были такие в детстве, каждый позвонок можно было вывернуть почти под любым углом?) и напряженных дуэтов. Затем некоторое «проседание» спектакля, чуть устаешь, смотришь, скоро ли кончится (а идет балет час пятьдесят без антракта). Но затем -- новый подъем, и хореографу поступает поддержка уже от художника: Субодх Гупта, долго оставлявший сцену пустой, водружает на ней массивные каменные стены и швыряет с колосников тяжелые серебристые цепи (они падают мгновенно, и кажется, что воздух прорезала молния). В финале на распростертых и попранных флагах двое артистов кормят из бутылочек двух черных ягнят. Дальше -- тысячелетие покоя? Что там дальше будет в Большом, и Иоанн Богослов не скажет (впрочем, может быть, на сборе труппы что-нибудь все же прояснится). А вот что 53-летний Прельжокаж измученно просит передышки и не очень верит, что получит ее, понятно.