Большой фестиваль Российского национального оркестра под руководством Михаила Плетнева вышел пестрым, неровным и концептуально кокетливым. Если первый фестиваль, проходивший год назад на сцене Большого театра, казался монолитом исполнительского совершенства и сугубого эстетизма в программах и концепциях, то на этот раз все обстояло иначе. Публику баловали столь разными блюдами, что в меню никак не просматривалась иная мысль, кроме идеи разнообразия. Такой подход для Москвы привычен, и в этом смысле фестивалю трудно было претендовать на оригинальность, что, напротив, замечательно получилось в прошлый раз.

Разнообразие жанров действительно бросалось в глаза, хотя эксклюзивных событий по-настоящему фестивального уровня оказалось немного.

Непрофессиональный балет в концерте-открытии -- «Жар-птица» Стравинского в постановке Ройстона Малдума -- мог бы выстрелить не только музыкально красиво, но еще идеологически мощно, если бы состоялся как социальный проект, что постановщикам удавалось в разных странах мира, но не удалось в России. Вместо беспризорников и детей с ограниченными возможностями «Жар-птицу» в зале Чайковского танцевали благополучные москвичи. Зрелище вышло нежным и добрым. При этом хороводно-пионерская хореография, казалось, так удивляла дирижера, что Плетнев провел Стравинского на манер Сибелиуса -- прозрачно-элегически. И удостоился за то оваций полного зала.

Такой аншлаг случился на фестивале еще только один раз -- в концерте-закрытии. Давали снова крупную форму -- на этот раз кантатно-симфоническую. В первом отделении звучала кантата Танеева «Иоанн Дамаскин» с хором Минина, где пронзительное течение музыки «русского реквиема» и патетику, с которой Плетнев вышел к партитуре, как к Вечному огню на караул, совершенно залило рыхлое хоровое звучание.

Во втором отделении была Девятая симфония Бетховена -- повтор события трехгодичной давности. Не эксклюзив, но очень качественный дубль. В чем-то более скромное исполнение (среди солистов не было таких яростных звезд, как Симона Кермес, а сводный хор представлял собой не тысячу, а только пятьсот голосов) оказалось значительно более строгим. И трудная форма, и фрагментами популярный пышный финал (солисты -- Динара Алиева, Лариса Костюк, Александр Тимченко, Эвэз Бахшали Абдуллаев) сложились в витиеватое целое, детально продуманное, свободно и сдержанно сыгранное, с внятным ощущением времени и прекрасным балансом.

Плетнев провел на фестивале еще одну партитуру, совсем другую, без малейших признаков патетики -- «Золушку» Россини. Причем дирижировал наизусть и был внимателен к солистам, опровергая реноме «неоперного» дирижера. «Золушка» вполне удачно выступила в роли единственного плетневского фестивального эксклюзива. Почти полностью итальянский состав солистов обещал не местного кроя россиниевский стиль и ансамбль. В сравнении с прошлогодней «Итальянкой в Алжире», где тем же самым Российским национальным оркестром дирижировал умудренный итальянский специалист Альберто Дзедда, эта «Золушка», конечно, недотянула в стилистическом блеске и ансамблевой стройности. Но оркестр, послушный очевидно внимательному к чудесам Россини дирижеру, явно не забыл школу Дзедды и был точен и прозрачен. Солисты оказались слишком разного уровня: молоденькая Золушка (меццо Серена Мальфи) в свои 25 лет смогла похвастать чудесным тембром и скорее всего золотым характером. Но для того, чтобы стать принцессой со звучащими колоратурами и проработанным диапазоном, ей еще учиться и учиться, еще не раз превращать мышей в лошадей и туфли терять одну за другой. Хорош был Принц Рамиро в исполнении Антонино Сирагуса, звенящий тембр которого не только своеобразной красотой, но и невероятной силой укладывал на лопатки зал. Пожилой баритон Бруно Пратико в партии Дона Маньифико комиковал отменно, как положено, чем выручал вокально и сценически стеснительных партнеров по второму плану. Фирменные россиниевские многофигурные ансамбли не многие смогли расслышать: то ли оркестр и дирижер все-таки были недостаточно галантны, то ли сами они были недостаточно хорошо выстроены. Возможно, и то и другое.

Без Плетнева на фестивале прошли три программы. В двух приняла участие сопрано Лора Клейкомб -- в камерной, где разбавила долгую череду разнородных ансамблей Бахом, Генделем и элегантным Андре Превеном, и в симфонической под руководством Максима Венгерова (заменившего Николая Цнайдера), где солировала в необыкновенном Концерте для голоса Глиэра. В этот приезд Клейкомб не удалось быть такой же безупречно убедительной, какой она бывала раньше, в ее голосе нет ничего необычайного, что подкупало бы падкую на эффекты публику с одной ноты, зато есть бездна мастерства. Однако ему все же требуется более точная программная огранка. А так она была хороша в Глиэре, который сам по себе был не очень-то: скрипач-дирижер его, по сути, не отличил от Мусоргского, и наоборот.

Самой нестандартной точкой фестиваля стал, как предполагалось, финальный аккорд композиторского онлайн-конкурса Youtube, в котором сочинениями-победителями дирижировал Теодор Курентзис. Сцену оформили в мультимедийном духе, снабдив ее экранами не только по бокам (на них демонстрировались речи авторов), но еще сверху и снизу, так сцена стала подобием гугловского «окна», а слушатель мог ощутить себя «серфером». Дирижер, он же председатель конкурсного жюри, выступил с речью, в которой сравнил современных композиторов с китайцами, а публике объяснил: «Если вам будут играть только то, что вы хотите, будет нехорошо». В том смысле, что мы так и не научимся понимать китайский. Хотя, заметил, Курентзис, когда что-то непонятно, оно не нужно. С этого весьма многозначительного высказывания и стартовала презентация сочинений, так ловко сделанная, что зал внимал то сдержанной (Наталья Прокопенко, «Архэ»), то аскетично выспренней (Владимир Горлинский, Paramusic), то многословной («Ночь в степи» Кирилла Уманского), но в целом монолитной «китайщине» практически не дыша.

«Зимние колокола» Полины Назайкинской (не только Свиридов, но еще волшебная смесь Мусоргского с Картером Бервеллом), как полагается обладателю приза зрительских симпатий, вызвали большую симпатию и даже не нуждались в поддержке видеоряда, раньше намекавшего то на волны морские, то на лучи науки и техники.

Под конец для всех героев этого вечера, в число которых с полным правом вошла и публика, прозвучала Третья симфония Прокофьева, причем дирижер предложил считать ее автора обладателем не присужденного в конкурсе первого приза. Действительно, под управлением Курентзиса Прокофьев прозвучал как очень современная музыка, слегка китайская, мандариново-апельсиновая, но при этом понятная и нужная. Ее изысканно пронзительный профиль, страшноватый в некоторых ракурсах, Курентзис смягчил и подлакировал, натер изрядно и приподнял, как призовой кубок, добавил пафосу глянца и тем оставил публику весьма довольной и спокойной: хоть нет у нас Моцартов и Шостаковичей, зато пара убедительных дирижеров все же имеется.