Утром в четверг полномочный представитель президента в Северо-Кавказском федеральном округе Александр Хлопонин прилетел в Беслан. Он возложил цветы на мемориальном кладбище жертв, к памятнику павшим бойцам спецназа ФСБ, первыми ворвавшимся в зал и прикрывавшим своими телами оказавшихся в гуще боя заложников, и в самой школе №1. Таким образом, полпред почтил память погибших в результате захвата школы в Беслане боевиками 1 сентября 2004 года и ее штурма 3 сентября.

Можно считать, что полномочный представитель президента, по должности являющийся еще и вице-премьером, сделал это от имени первых лиц государства. Теперь, если первые лица вдруг не успеют прокомментировать шестилетнюю годовщину со дня самого страшного террористического акта в новейшей российской истории, протокол все равно можно считать соблюденным. Но в день годовщины начала трагедии ни один из центральных телевизионных каналов ни словом не упомянул о Беслане, а в Интернете даже появилось несколько свидетельств тележурналистов, которые прямо сообщали о начальственной директиве: не омрачать День знаний.

Было бы грустно и, наверное, неправильно, если бы начало школьного учебного года в России теперь всегда ассоциировалось с террористической угрозой. Но парадоксальным образом в последние несколько дней летних каникул начальники разного уровня как раз настойчиво напоминали россиянам, что их дети в безопасности, что все возможные меры для того, чтобы Беслан не повторился, приняты. Некоторые чины в ГУВД Москвы даже посетовали, что часть сил в этот ответственный момент антитеррористической подготовки к школе приходится отвлекать на борьбу с «несогласными» на Триумфальной площади.

Но в сам День знаний тема Беслана как по мановению волшебной палочки исчезла из телевизора. Хотя нет никаких сомнений, что вся армия бесланских пострадавших и их товарищей по несчастью из «Норд-Оста» и других горячих точек последнего десятилетия очень ждала хотя бы формального упоминания о трагедии шестилетней давности.

Конечно, трудно считать важными новостями федерального значения продолжающийся в Беслане спор о том, что делать с руинами школы -- консервировать или снести и построить там мемориал. Или жалобы пострадавших на недополученную помощь и унизительные бюрократические мытарства. Или историю про отреставрированную бесланскую мечеть в соседнем со школой квартале, которую все никак не решатся открыть для верующих. Хотя среди погибших было достаточно мусульман -- об этом свидетельствуют надгробия на мемориальном кладбище, стоящие рядами, как дети с родителями на школьной линейке, только «лицами» в разные стороны: мусульманские -- в сторону Мекки.

Но кроме федеральных новостей есть еще и просто память. Именно в памяти, индивидуальной и общей, остаются такие вещи, которые, как выясняется потом, позволяют обществу сплотиться, стать единым, мощным и здоровым организмом. Или, наоборот, распасться на части, перессориться и зачахнуть.

В первые три дня сентября 2004 года вся страна следила за судьбой 1200 заложников в спортзале бесланской школы. Для всех это были просто дети с родителями, пошедшие в школу на праздник, а попавшие на чужую войну. Когда начался штурм, страна плакала. И плакала потом еще много дней вместе с осиротевшими бесланскими семьями. Требовала найти и наказать виновных. Мы хотели знать точно, кто и как убил детей и их родителей. Даже если бы выяснилось, что заложников можно было спасти путем переговоров, пусть и ценой чьих-то политических авторитетов. Или оказалось бы, что приказ о штурме, который по факту спас три четверти заложников, стал смертным приговором тем, кто, возможно, мог бы спастись, если бы штурма не было.

Это было важно, потому что это означало бы ответ на абсолютно банальный ключевой вопрос -- что в России ценнее: человеческая жизнь или авторитет власти. Не то что кто-то не знал ответа. Просто иногда на изломе таких страшных событий, как Беслан, появляется парадоксальная надежда, что что-то изменится к лучшему.

Но бесланская картинка быстро исчезла из телевизора. В нем еще мелькнули процесс над якобы единственным уцелевшим террористом Нурпаши Кулаевым и парламентская комиссия сенатора Александра Торшина, по сути, не давшая убедительного ответа ни на один из десятков спорных вопросов тех трех первых сентябрьских дней. Потом интерес угас. И Беслан стал постепенно уплывать из памяти, превращаясь в глазах большинства в далекую и непонятную разборку каких-то чужих кавказцев. И то, что могло бы объединить, стало разъединять.

Помощь, конечно, продолжается, люди приезжают в Беслан из разных уголков страны, чтобы возвратиться из этого сожженного спортзала уже другими. Но в общем и целом Беслан, кажется, остается один на один со своей бедой. Остальные, похоже, предпочли бы не вспоминать, даже несмотря на то, что теракты раз за разом дотягиваются до самых далеких от Кавказа мест, как, например, это было 29 марта в московском метро.

Даже такой уникальный успех силовиков, как пленение командира ингушских боевиков эмира Магаса, которому вместе с Шамилем Басаевым не без оснований приписывается планирование и проведение теракта в Беслане, уже забыт и во всяком случае никак не фигурировал в СМИ в контексте Беслана. Хотя даже в том случае, если Магас, как считают многие в Северной Осетии, не был в здании школы, он определенно знает все подробности трагедии сентябрьской трагедии. Хотелось бы верить, что однажды будет публичный суд, на котором все бесланские вопросы будут заданы живому террористу. Но почему-то кажется, что шанс невелик.