Фестиваль «Джаз в саду «Эрмитаж» в иные годы создавал ощущение, что на площадке в течение трех дней выступает одна и та же мейнстримовская команда с солирующим саксофоном, лишь изредка уступая место ансамблям еще более старомодным. 13-й фестиваль в силу то ли магии цифр, то ли компактности программы (последние два года каждый день играли всего по четыре коллектива, что, может, и к лучшему -- все успевают высказаться по полной программе), то ли неведомого стечения обстоятельств оказался куда более разнообразным и упорядоченным.

Нет, солирующий саксофон по-прежнему главенствовал. Но пресловутого хард-бопа, который десятилетиями исполняет роль академического направления в джазе, было не так уж много. Собственно говоря, его представляли только две российско-американские группы: ансамбль барабанщика Евгения Рябого с саксофонистом Грегом Тарди, закрывавший первый день, и ансамбль пианиста Якова Окуня с трубачом Джереми Пелтом и барабанщиком Дональдом Эдвардсом, сыгравший под занавес фестиваля. Больше всего было так называемого традиционного джаза -- древние стандарты в разных аранжировках. Их могли исполнять три гитары со скрипкой, контрабасом и женским вокалом -- незатейливая стилизация Алексея Бадьянова (увы, уж слишком аккуратненькая) под классический Hot Club de France цыгана Джанго Рейнхардта, первого европейца, прославившегося на родине джаза. (Помните, как падает от одного его вида герой Шона Пенна в фильме Вуди Аллена «Сладкий и гадкий»?) Или четыре тромбона в «Тромбон-шоу» Алексея Пиганова. Или биг-бенд с неизменным женским вокалом. Таков новый джазовый оркестр «Орфей» при одноименной радиостанции под управлением Игоря Кантюкова; здесь воспроизводят ретростилистику джазмены, способные на много большее: саксофонист Николай Моисеенко, пианист и флейтист Владимир Нестеренко; в «Орфее» нашлось место и неизменной участнице «эрмитажных» фестивалей, приятной во всех отношениях Анне Бутурлиной. К этой же академической линии можно отнести юную вокалистку Алину Ростоцкую с трио Jazz Mobile и ансамбль пианиста Евгения Гречищева, аккомпанировавший американской певице Шарон Кларк (явно перехваленной).

Именно такую музыку -- знакомую и приятную, энергичную или чувственную -- публика, собирающаяся на открытом воздухе независимо от прогнозов погоды, всегда и везде принимает лучше любой другой. Ее встречают восторженными криками, под нее танцует на авансцене трогательная пара завсегдатаев -- явление на фестивале такое же необходимое, как спонсоры.

В этом же ключе выступил не заявленный в программе патриарх -- пианист Игорь Бриль, которого вызвали на сцену, чтобы подарить традиционные швейцарские часы с джазовой символикой от спонсора: его «Путешествие в блюз» уже давно стало стандартом, которому особенно радуются ветераны джаза. Хотя пенсионеров «с улицы» в этом году уже не пускали бесплатно, все-таки сделали исключение для седовласых джазфанов 1950-х -- «штатников», как они себя тогда называли. Для них (как и для организатора фестиваля Михаила Грина) джаз был молодежной музыкой. Их все еще легко узнать по пиджачному стилю ретроодежды и короткой стрижке «под стейтс», что призваны были отделять джазфанов от простых стиляг. Так что кроме прочего «эрмитажный» фестиваль в отличие от своего младшего брата -- музыкального пикника в Архангельском обернулся своего рода «местом встречи по интересам», где эти самые «штатники» встречаются раз в году (клубы, где музыканты выходят на сцену, когда пенсионеров уже сильно клонит ко сну, явно не для них).

К хард-бопу отчасти примыкал Sky Music саксофониста Олега Киреева и клавишника Дмитрия Илугдина: несмотря на преобладание синтезатора, композиционная форма у большей части номеров мало чем отличалась от привычной боповой структуры. Кстати, синтезаторов в этот раз на фестивале было непривычно много. Они играли важную роль в европейских ансамблях, ведомых все теми же саксофонистами, -- австрийца Ульриха Дрекслера и поляка Адама Вендта. Австрийский клавишник Бенни Омерцелль работал с новой моделью легендарного электророяля Rhodes, но именно колючие тембры синтезатора в сочетании с ухающей прифанкованной бас-гитарой Патрика Цамбонина были призваны сделать музыку танцевальной, на что очень упирал Дрекслер. Публика, впрочем, танцевать не стала -- упоминавшаяся выше пара отозвалась на призыв, лишь когда Омерцелль пересел за рояль и выдал нежную балладу. Трио саксофониста Вендта (с умной электроникой «Лексикон MX200») даже называлось «электрически» -- Power Set. Это как бы опыт «электрического джаза» тройки, участники которой прежде хорошо были в России известны (в том числе и по фестивалю в «Эрмитаже») акустическими проектами: квинтет Walk Away (сам Вендт), трио RGG (клавишник Пшемыслав Раминяк), квартет Яна «Пташина» Врублевского (барабанщик Мартин Яр). Электроники хватало и в выступлении «Джаз-бас театра» бас-гитариста Алекса Ростоцкого. Этот артист, бывший одним из художественных руководителей фестиваля в его первые годы, всегда идет своим путем: отталкиваясь от музыки фьюжн, он демонстрирует сплав разных культур и искусств. В программе, состоящей из пяти композиций-посвящений, соединились импровизация, джазовая пластика, мелодекламация (посвящение Харуки Мураками), русский фольклор (посвящение Билибину), восточный орнамент (посвящение партнеру, трубачу Юрию Парфенову), наследие любимого Ростоцким Мусоргского («Два еврея: богатый и бедный») и космические сюжеты («Джо Завинул на Байконуре»).

Пожалуй, самым ярким оказался петербургский «Ничей квартет» молодого саксофониста Леонида (Ленни) Сендерского, играющего со своими ровесниками -- Петром Михеевым (ударные) и Алексеем Дегусаровым (гитара), а также «душой» всего джазового Питера Григорием Воскобойником (электробас). В который раз северная столица демонстрирует избалованным москвичам свою основательную «европейскость». С формальной точки зрения играют питерцы все тот же хард-боп, но не по-московски (где больше ориентируются на американский мейнстрим) изобретательно. Еще полшага в сторону композиционности -- и «Ничей квартет» будет «своим» на любом, даже самом элитарном западноевропейском джаз-фестивале. И аплодировать, например, завершающей программу композиции Сендерского «Яффа» там будут даже азартнее, чем в России, хотя именно у нас, казалось бы, вся бытовая музыка (от «блатного фольклора» и бардов до официальных маршей) все еще звучит с «клезмерским акцентом». И -- хотят этого и организаторы, и публика или не хотят -- именно такого джаза с годами будет все больше. Но хорошо, что он у нас вообще есть.