На престижном фестивале во французском Экс-ан-Провансе, который продлится до 27 июля, прошли премьерные показы трех главных спектаклей оперной программы -- «Дон Жуана» Моцарта в постановке Дмитрия Чернякова, «Альцесты» Глюка (режиссер Кристофер Лой) и «Соловья» Стравинского от Робера Лепажа.

«Дон Жуан», мировой премьерой которого открылась программа Экса, задумывался как совместная продукция трех сцен -- еще Мадридской оперы и оперы Торонто. Но именно этот спектакль с октября появится в репертуаре Большого театра. Первоначально ставить «Дон Жуана» в Москве должен был экс-глава Школы драматического искусства Анатолий Васильев (дирижер -- Теодор Курентзис). К тому моменту как он вышел из проекта, Черняков уже готовил своего международного «Дон Жуана». И это оказалось кстати для Большого, который удачно вошел в проект. Тем более что традиционное партнерство Чернякова и Курентзиса выглядит естественно.

«Альцеста» в Эксе тоже копродукция, в ней участвуют еще Датская королевская опера и Венская Штаатсопер. В «Альцесте» главным стало аутентичное звучание знаменитого на весь мир Фрайбургского барочного оркестра, лучшего в своем роде. Еще -- убедительное пение Вероник Жанс, мастеровитой фигуры в оперном пейзаже. И, наконец, контраст идеологической пышности и лапидарной сценографии в постановке Кристофера Лоя. Лой очень настойчиво играет на нем -- огромные объемы пустой белой сцены, масштабные двери посередине. В самом начале за ними прячут от любопытных глаз умирающего Адмета. В самом конце в финале за ними оказывается величественная пустота, нагруженная лобовым смыслом. К белым стенам все время жмутся дети Адмета и Альцесты. Народ, хор -- те же дети, в коротких штанишках и платьицах. Лой хочет сказать, что дети в семье глупы и непослушны, они настолько же страдают, насколько равнодушны. И что народ -- как дети: жесток и глуп. Но величавая массивность постановки и многозначительность идей (в финале все уходят в серую пустоту неопределенно новой жизни) подавляют и спрямляют красоту музыки. И даже Фрайбургский барочный оркестр под руководством Айвора Болтона звучит более выглажено и солидно, чем он же (с дирижером Луи Лангре), когда вытворяет чудеса в «Дон Жуане».

«Соловей» Лепажа -- единственная не премьерная строка в фестивальном перечне: этот спектакль впервые был показан в Торонто. В Эксе он исправно играет роль виньетки. «Соловей» декоративен, виртуозен и ни на секунду не провокативен. Лепаж мешает на сцене тени, трюки, пластику, кукол, людей, запутывает перспективу, смещает масштабы и ловко добавляет в свой особый театральный микс оперные голоса и музыкантов. Музыканты картинно располагаются на сцене, за ними -- экран. Впереди -- зеркальная гладь оркестровой ямы, до краев наполненной водой. По ней плавают куклы в игрушечных лодочках, в ней по пояс -- кукловоды и певцы. Здесь торжествует маньеризм в цирковой оболочке, который не задевает публику за живое, но развлекает ее нежно ледяной изобретательностью. И таким же мягко хрустальным оказывается голос Соловья (партию поет певица родом из России Ольга Перетятько).

В эффектном фестивальном списке есть еще премьера новой камерной оперы El Regreso, композитор Оскар Страсной (1970).

«Дон Жуан» легко справляется с ролью главного события не только для Экса, но и для всего высокого фестивального сезона.

Это великолепно серьезный, качественный и сильный спектакль. Он превосходно придуман -- выдумка импонирует тонкостью, не тривиальностью и одновременно пронзительной простотой. С какой-то одержимостью он подробно прописан и простроен, едва ли не перенасыщен деталями, но цельность сумасбродной драмы выверена с убийственной точностью. Спектакль предельно музыкален: режиссура не позволяет себе ни капли высокомерия по отношению к партитуре, наоборот, буквально растет из ее хитроумного изящества. Впечатление оглушительное, но эффект «только так и может быть, как это раньше не приходило в голову», -- очень сильный.

Черняков ставит «Дон Жуана» как детективную драму. С неожиданной, но поразительно ясной развязкой. Логика, метод и ассоциации делают происходящее похожим на кино, которое буквально проявляется из моцартовских ужаса и легкости. Поэтому сделано жестко, печально и чуть иронично. В этом отлично помогает Фрайбургский барочный оркестр: он проявляет детали фактуры, темпа, многослойности и сумасшедшего изящества музыки так точно и роскошно, что она кажется новой.

Черняков ничего не придумывает, он «подтекстовывает» оперу, как будто пишет психологический подстрочник. И ставит перед актерами задачи сродни кинематографическим (в отличие от кино здесь актерам приходится через день повторять тяжелые, эмоциональные сцены). В том числе поэтому раскрыть все детали истории будет ошибкой, которую в киножурналистике принято называть спойлингом. Как-никак этот детектив с октября будет у нас в прокате.

Но главное, что действующие лица в «Дон Жуане» -- одна семья. Это богатый буржуазный клан, он состоит из персонажей разных поколений, с витиеватыми взаимоотношениями, разными ролями и степенью приближенности к главе семьи (Командор -- Анатолий Кочерга). Их поведение прописано так, что ни одного слова и звука в опере этому не противоречит. Донна Анна (вокально и актерски точная Марлиз Петерсен) -- истеричная богачка, папина дочка, не то вдова, не то не замужем, с ребенком (она и Донна Эльвира на время даже меняются амплуа). Церлина (Черстин Авему) -- ее дочь, золотая молодежь. Бессмысленный цыпленок и трагический подросток одновременно. Мазетто (Давид Бижич) -- парень из ее тусовки.

Дон Оттавио (замечательный Колин Балзер) -- новый жених Донны Анны. В черняковском «Дон Жуане» у него куда более весомая роль, чем мы привыкли думать. Наконец, Донна Эльвира (кузина Донны Анны) и Дон Жуан. Умная, выразительная Кристине Ополайс и смелый Бо Сковхус. Давний брак, расшатанный в хлам. Формальная оболочка и груз взаимных обвинений, усталость, невыносимость разговоров и что-то вроде любви.

Есть еще Лепорелло (Кайл Кетелсен отбирает у Бо Сковхуса часть аплодисментов) -- бедный родственник, мерзавец, в общем, но тоже со своей правдой.

Все живописны до дрожи, всех жалко и все пугающе понятны, в том числе друг для друга. За исключением Дон Жуана -- он для них Гамлет, которого вовремя не отравили. Он переходит уже всякие границы, поскольку «Быть иль не быть» произнес, кажется, уже давным-давно. Теперь он разочарованный сумасшедший, заранее побежденный, но в это, кажется, никто не верит. Этот человек спит со всеми женщинами семьи, заставляя их страдать. Но сам выглядит потерянным, измученным и словно ищет способ как-то вывернуться из бессмысленного тупика. Он ерничает, бесится, провоцирует и затевает карнавал, на который все согласны. В нем чувствуется иступленная требовательность, у него от тупости «нормальной жизни» сердце болит. Пиком драмы оказывается обыкновенно интермедийная Канцонетта Дон Жуана. В музыке и на сцене тут полет и усталость, безнадежность и нежность. Этот Дон Жуан доводит до предела себя и других. И за это наказан. Не столько высшими силами, сколько доведенным до крайности родственничками, у которых удивительным образом хватает сил на то, чтобы закатать своего Гамлета в бетон и выйти прочь. Удивительно, насколько классична по ощущению и строю эта шестидесятническая история. И этой классичностью она отвечает Моцарту по-настоящему изящно и строго.

Пронзительный рисунок всех событий не был бы виден так отчетливо, если бы не стопроцентная работа певцов. В Эксе -- превосходный состав, из которого получается точный по стилю и эмоции актерский и вокальный ансамбль. В Москве из этого состава ждут Церлину, Дона Оттавио и Мазетто, так что персонажи застрахованы от выпадения на второстепенные позиции. К партии Донны Эльвиры готовится Екатерина Щербаченко. Донной Анной предположительно может стать Татьяна Моногарова. С амбициозным дирижером Луи Лангре придется конкурировать Курентзису, а с Фрайбургскими барочниками -- оркестру Большого театра.