Завтра исполнится ровно 60 лет с того дня, когда началась корейская война, унесшая жизни более 5 млн человек. Казалось бы, только недавно США и Советский Союз были союзниками во второй мировой войне. Но их интересы начали сталкиваться. И некоторые до сих пор считают, что корейская война - продолжение этого столкновения интересов. Но на деле это Пхеньян и Сеул рвались в бой, а СССР и США, скорее, не очень.

После появления в 1948 году на Корейском полуострове двух государств пограничные инциденты между ними, иногда с применением авиации и артиллерии, продолжались около полутора лет каждый день. Но 25 июня 1950 года северокорейская армия начала решительное наступление, и конфликт превратился в масштабную войну, отягощенную вмешательством внешних сил.

Война длилась три года, но ни одной из сторон не удалось добиться перевеса и объединения под своим контролем двух государств в единое целое. Наоборот, конфликт закрепил раскол полуострова и стал основой для непростой ситуации, которая продолжается до сих пор. А ход и итоги той войны по-прежнему вызывают споры между представителями разных исторических школ, в которых ангажированность нередко мешает объективно воспринимать положение вещей.

В советское время официальная версия гласила, что это Юг напал на Север. А в более поздние времена, когда идеологический вектор радикально изменился, корейскую войну стали трактовать как «войну Сталина», развязанную им для «коммунизации Азии». Сторонники этой точки зрения полагают, что все решила Москва, и Пхеньян был лишь послушным исполнителем ее воли.

Но это не так. Северокорейский лидер Ким Ир Сен, чтобы получить одобрение Иосифа Сталина, потратил много времени и нервов. И это несмотря на то, что посол СССР в КНДР Терентий Штыков поддерживал его и направил в Москву более полусотни записок, в которых указывал на провокации с южнокорейской стороны и неминуемость их перетекания в конфликт большего масштаба.

Тем не менее до определенного времени позиция Кремля была однозначной: добро на войну не давать -- ни на крупномасштабную, ни на ограниченную. 24 сентября 1949 года политбюро ЦК ВКП(б) оценило как нецелесообразный план нанесения упреждающего удара и освобождения Юга. Открытым текстом указывалось, что «неподготовленное должным образом наступление может превратиться в затяжные военные операции, которые не только не приведут к поражению противника, но и создадут значительные политические и экономические затруднения».

19 января 1950 года Штыков доложил в Москву о разговоре с Ким Ир Сеном, в котором тот долго рассказывал о том, как «не спит ночью, думая о воссоединении». Сталин посоветовался с китайским лидером Мао Цзэдуном и 30 января 1950 года телеграфировал послу: «Ким Ир Сен должен понять, что такое большое дело в отношении Южной Кореи, которое он хочет предпринять, нуждается в большой подготовке. Дело надо организовать так, чтобы не было слишком большого риска. Если он хочет побеседовать со мной по этому делу, то я буду готов принять его и побеседовать с ним. Передайте все это Ким Ир Сену и скажите ему, что я готов помочь ему в этом деле».

В апреле 1950 года Ким Ир Сен приехал в Москву и попытался убедить Сталина в том, что к вторжению все готово. Но Сталин посоветовал дополнительно обсудить вопрос «с китайскими товарищами», и лишь в начале мая советскому послу в Пекине была передана телеграмма для Мао Цзэдуна. Ее текст часто цитируется в урезанном виде, но здесь приводится полностью: «Тов. Мао Цзэдун! В беседе с корейскими товарищами Филиппов (псевдоним Сталина. -- Ред.) и его друзья высказали мнение, что в силу изменившейся международной обстановки они согласны с предложением корейцев приступить к объединению. При этом было оговорено, что вопрос должен быть решен окончательно китайскими и корейскими товарищами совместно, а в случае несогласия китайских товарищей решение вопроса должно быть отложено до нового обсуждения. Подробности беседы могут рассказать Вам корейские товарищи».

Получается, что Москва отнюдь не давила на Пхеньян. Сначала она вообще отвергла предложения КНДР, затем выразила готовность помочь, но указала, что даст добро в случае, если инициативу поддержит Пекин, и лишь затем согласилась на вторжение, приняв во внимание изменившуюся обстановку.

Что же изменилось в обстановке? Обычно в качестве причин смены курса приводят речь госсекретаря США Дина Ачесона, в которой он «вынес» Корею за пределы оборонного периметра США. Еще учитывают то, что к тому времени была образована Китайская Народная Республика, а Советский Союз создал собственное ядерное оружие. Атомная бомба появилась у СССР в августе 1949 года, а решение по вторжению было принято почти девять месяцев спустя.

Китай, однако, только что вышел из длительной гражданской войны. Так что на самом деле значительная часть руководства китайской Компартии полагала, что необходимо в первую очередь концентрироваться на восстановлении страны, а не тратить силы и ресурсы на внешних фронтах. Возможно, решающую роль сыграл фактор, кажущийся автору настолько очевидным, что поэтому его и не принимали во внимание. Советский Союз 50-х годов был «идеократическим» государством, в котором решения принимались не только из соображений политической рациональности, но и в силу соответствия определенным догмам. И так же как логика и политика Запада диктовала стратегию противостояния коммунистической экспансии, формальная логика Кремля не давала права оставить без внимания «революционную ситуацию» на Юге.

Пак Хон Ен, руководитель южнокорейских коммунистов, на тот момент министр иностранных дел КНДР и второй человек в северокорейском руководстве, упирал как раз на это: «На Юге сложилась революционная ситуация, и как только начнется наступление Народной армии, там произойдут мощные народные выступления, сеульские власти будут парализованы и согласятся на объединение». В разговоре со Сталиным он говорил о 200 тыс. коммунистов на Юге, которые только и ждут сигнала.

Основание для того, чтобы так думать, были. Масштаб левого сопротивления режиму Ли Сын Мана в 1948--1949 годах был сравним с масштабом антияпонского сопротивления в Корее в начале ХХ века. Но к 1950 году эта активность уже начала спадать. Снаружи это было видно меньше, чем изнутри, и представители Северной Кореи вполне могли потрясать цифрами и фактами, говорившими о том, что объединение страны будет легким. Кстати, существует мнение, что главным лоббистом войны выступал не Ким Ир Сен, а Пак Хон Ен. Он был старше, имел опыт работы в Коминтерне, во многом полагал себя главой корейского коммунистического движения, но его база и кадры «остались на Юге». Если бы страна была объединена, то его позиция во фракционной борьбе внутри Трудовой партии существенно укрепилась бы.

И когда после войны Пак Хон Ен был репрессирован, очень многие посчитали, что среди прочего ему припомнили то, что эти 200 тыс. коммунистов так и не появились. Все планы северокорейцев были рассчитаны на блицкриг, и после взятия Сеула они неделю ждали, когда же начнется восстание. Но оно не началось, и войну пришлось продолжить на фоне все увеличивающегося вовлечения в конфликт США и их союзников.

То, что в войну вмешаются американцы, было отнюдь не так очевидно весной и летом 1950 года, как нам кажется сейчас. Из анализа международной ситуации того времени можно было сделать совсем иные выводы. Незадолго до того США «потеряли» куда более стратегически важный Китай, но не вступили в войну на стороне своего старого союзника Чан Кайши, а Ли Сын Ман имел в глазах США еще более одиозную репутацию. Так что вероятность того, что они за него вступятся, казалась очень маленькой. То, что Корея была вынесена из оборонного периметра тех стран, которые США обещали защищать, тоже несложно было истолковать как знак будущего невмешательства Америки в корейские дела.

К тому же к началу корейской войны в мире можно было найти много мест, где «коммунистическая угроза» могла перерасти в военное вторжение. Западный Берлин, где в 1949 году был серьезный кризис. Греция, где только что закончилась трехлетняя гражданская война между коммунистами и роялистами. Противостояние в Турции или Иране. Все эти точки виделись куда более горячими, чем Корея. В итоге в Москве, как пишет российский специалист по Корее Анатолий Торкунов, «пришли к выводу, что в Южной Корее будут приветствовать коммунистов, а США, как и в случае с Китаем, смирятся с поражением».

Сейчас можно лишь гадать о том, поддержала бы Москва решение Пхеньяна, если бы в Кремле наверняка знали, что народные массы Юга не поддержат вторжение, а Вашингтон воспримет его как вызов, которому непременно надо противостоять. Возможно, события развивались бы иначе, хотя напряжение никуда бы не делось. К тому же Южная Корея во главе с Ли Сын Маном также активно пыталась получить у США одобрение на агрессию. Но как бы то ни было, предыстория войны в Корее воспринимается нами сегодня как трагедия ошибок и амбиций, когда из-за недостаточного знания или личной заинтересованности ожидалось одно, а получилось совсем иное.