6 июня 1941 года, за две с лишним недели до нападения на Советский Союз, объединенное командование вермахта (ОКВ) выпустило «Инструкцию по обхождению с политическими комиссарами», более известную под своим неофициальным названием «Приказ о комиссарах».

Вместе с другими документами -- указом Гитлера «О применении военной юрисдикции и об особых мероприятиях войск» от 13 мая 1941 года, освобождавшим военнослужащих вермахта от всякой судебной ответственности в оперативной зоне и ставшим индульгенцией на любое убийство или насилие против советских граждан, и «Инструкцией о поведении войск в России» от 4 июня 1941 года -- «Приказ о комиссарах» стал основой той нормативной базы, что прикрывала преступления германских войск на Восточном фронте. Помимо политработников всех уровней жертвами этих приказов стали военнослужащие-евреи -- в сознании немецких солдат, тщательно обработанном ведомством Геббельса, «большевистские комиссары» легко сливались и отождествлялись именно с ними.

«Щадить -- ошибочно»

У «Приказа о комиссарах» своя предыстория, но при этом следует помнить, что он был издан не сам по себе, а как часть целой серии приказов, регулирующих поведение вермахта на востоке и отделяющих сферу компетенции войск от сферы компетенции тайной полиции и службы безопасности (СД). Уничтожение врагов рейха доверялось войскам СС во главе с Генрихом Гиммлером, но и у подчиненных Вильгельма Кейтеля (вермахт) и Вальтера Браухича (сухопутные войска) оставались развязаны руки и сколько угодно возможностей поучаствовать в процессе.

К работе над текстом приказа приступили в самом начале весны 1941 года, когда подготовка Германии к вторжению в СССР перешла в активную фазу. Отдел охраны тыла ОКВ под руководством генерала Вальтера Варлимонта подготовил и передал в штаб ОКВ проект «Директивы об особых областях согласно указанию №21 («Барбаросса»)». 3 марта начальник штаба ОКВ Альфред Йодль вернул его обратно с пометкой о том, что в окончательном тексте фюрер просил бы учесть следующие указания: оперативная полоса сухопутных войск должна быть как можно менее глубокой, за нею следуют области не военного, а гражданского управления (рейхскомиссариаты и прочие), через которые и будет осуществляться политика на востоке. Эти области насыщаются силами СС, СД, полевой жандармерии и полиции, войскам же предстоит сосредоточиться главным образом на военных задачах.

Указания эти Йодль получил, скорее всего, на встрече с Гитлером и Кейтелем, состоявшейся накануне. Тогда Гитлер, может быть, впервые коснулся вопроса: а что же делать с политическими противниками рейха в СССР? Его собственная позиция уже вполне сформировалась: это будет борьба мировоззрений, борьба не на жизнь, а на смерть, поэтому политических врагов следует уничтожать под корень, безо всякой оглядки на международное право. Из этого вытекала важность роли «чистильщика», которую фюрер отводил руководителям тайной полиции страны -- Гиммлеру и Рейнхарду Гейдриху.

Карательная функция непосредственно в армейском тылу закреплялась за соединениями полиции безопасности (зипо) и СД, которым в связи с этим присваивалось специальное обозначение «особые команды» (Sonderkommando). В их функции в первую очередь входило устройство гетто и «гражданских лагерей», охота за особо важными функционерами, архивами и картотеками враждебных рейху организаций, действовавших в ближайшем тылу. Задача же физической расправы над советскими гражданами, хотя и не была им противопоказана, но фактически не была и первостепенной, отчего палачами подготовленных зондеркомандами жертв часто были не они, а как раз подоспевшие следом айнзатцгруппы (АГ) и айнзатцкоманды (АК) СД.

Это, между прочим, означает, что между карательной деятельностью СД и наступательными операциями вермахта существовал некий временной лаг запаздывания: деятельность СД на оккупированной территории СССР могла начаться не ранее, чем сформируется тыловая зона сухопутных войск. Поэтому первые команды АГ и АК прибыли в места изначальной дислокации самое раннее 28--29 июня (правда, к выполнению своих обязанностей они приступили сразу же).

Но до прибытия спецкоманд СД задачи по первоначальному выявлению и уничтожению врагов рейха в оккупированных районах, не говоря уж о селекции военнопленных, вермахту пришлось брать на себя.

Активного соучастия в ликвидации «большевистских комиссаров и коммунистической интеллигенции» жестко потребовал от вермахта Гитлер в своей программной речи, произнесенной перед высшими офицерами 30 марта 1941 года. В тот же вечер начальник генштаба сухопутных войск Франц Гальдер записал в боевом дневнике: «Политических функционеров, как и войсковых комиссаров после их пленения надлежит отделять от других военнопленных и передавать АГ СД... Там, где такая передача по военным обстоятельствам невозможна, функционеры и комиссары должны расстреливаться войсками».

Вот главная идея будущего «Приказа о комиссарах». И уже 31 марта ОКВ получило задание разработать проект директивы об обращении с захваченными в плен политработниками. Результаты их работы, надо полагать, поступили и в ОКВ, где разрабатывался свой проект документа. 12 мая генерал Варлимонт докладывал в Берлине начальнику штаба вермахта генерал-полковнику Йодлю соображения об обращении с политическими и военными руководителями, взятыми на Востоке в плен. Проект Варлимонта не только не рассматривал их как пленных, но и предусматривал их физическое устранение, причем право принятия конкретного решения о расстреле предоставлялось всем офицерам вермахта, правомочным накладывать дисциплинарные взыскания, а основанием, достаточным для принятия такого решения, являлось бы любое подтверждение самого факта принадлежности к политорганам Красной армии (в том числе и самое простое -- по форме одежды).

Другое дело, что операции такого рода должны были вестись не в ущерб самим боевым действиям -- вопросы жизни и смерти конкретных политкомиссаров можно было немного и отложить. Но самое позднее они должны были уничтожаться в дулагах -- транзитных лагерях для военнопленных (их транспортировка в глубокий тыл и тем более в рейх не предусматривалась). Задача выявления политработников в тылу (за исключением политработников из числа военнопленных) также доверялась «специалистам» из СД.

Варлимонт предлагал вынести на решение фюрера следующие принципы: а) политкомиссары в войсках безоговорочно подлежат уничтожению; б) с политическими и хозяйственными руководителями надлежит обращаться в зависимости от их враждебности по отношению к оккупационным властям -- враждебных в соответствии с приказом «Барбаросса» рассматривать как партизан и уничтожать, а внешне лояльных временно оставлять и передавать в руки зондеркоманд, которые должны были разбираться в каждом конкретном случае.

В то же время нельзя не отметить той осторожности и постепенности, с какими вермахт в отличие от партии, СС или главного управления имперской службы безопасности (РСХА) допускал в свои нормативные акты прямые указания на антисемитизм. Военные ограничивались по возможности эвфемизмами типа «особые операции по заданию фюрера», «специальное обхождение» и т.д. Что бы ни обсуждалось в марте и апреле между вермахтом, СС и РСХА, как бы зажигательно ни говорил Гитлер 30 марта, первые антисемитские пароли в письменной форме в делопроизводстве вермахта датируются только началом мая.

Так, в приказе командующего 4-й танковой группы Эриха Гепнера от 2 мая 1941 года о предстоящих боевых действиях на Востоке говорится как о борьбе германцев со славянами и об «отпоре еврейскому большевизму». В датированном 6 мая наброске приказа об обхождении с враждебно настроенными местными жителями на оккупированных территориях упоминается беспощадное подавление любых носителей «еврейско-большевистского мировоззрения» среди гражданского населения.

Евреи же как таковые, безотносительно к большевистской идеологии, впервые упоминаются только 4 июня 1941 года -- в «Инструкции о поведении войск в России»: «...1. Большевизм -- смертельный враг национал-социалистического немецкого народа. Это разрушительное мировоззрение, и его носители заслуживают того, чтобы Германия дала им бой; 2. Эта борьба потребует безоглядных и энергичных действий против большевистских поджигателей, партизан, саботажников, евреев и уничтожения без остатка любого активного и пассивного сопротивления с их стороны...».

И уже через два дня, 6 июня, появился «Приказ о комиссарах»: «В борьбе против большевизма не приходится рассчитывать на то, что враг будет придерживаться принципов человечности или международного права. В особенности от политических комиссаров всех рангов, как непосредственных организаторов сопротивления, следует ожидать преисполненного ненависти, жестокого и бесчеловечного обращения с нашими пленными.

Войска должны отдавать себе отчет в следующем:

1. Щадить в этой борьбе подобные элементы и обращаться с ними по нормам международного права -- ошибочно. Эти элементы -- угроза для нашей собственной безопасности и для быстрого умиротворения завоеванных областей.

2. Изобретателями варварских азиатских методов борьбы являются политические комиссары. Поэтому самые строгие меры против них нужно принимать немедленно и без колебаний. Следовательно, независимо от того, захвачены ли они в бою или при оказании сопротивления, их в принципе следует немедленно уничтожать с применением оружия.

В остальных случаях действуют следующие указания:

I. Оперативный район

1. С политическими комиссарами, которые выступают против наших войск, следует обращаться в соответствии с распоряжением «Об особой подсудности в районе «Барбаросса». Это относится к комиссарам всех званий и занимающим любую должность, даже если они только подозреваются в оказании сопротивления, саботаже или в подстрекательстве к этому.

Отсылаем к «Инструкции о поведении войск в России».

2. Политических комиссаров как отдельный орган вражеских войск можно определить по особым знакам отличия -- красной звезде с вытканными золотом серпом и молотом -- на рукаве. <...> Их нужно немедленно, то есть прямо на поле боя, отделить от других военнопленных. Это необходимо для того, чтобы лишить их всякой возможности оказывать воздействие на пленных солдат. Эти комиссары не признаются в качестве солдат, на которых распространяется зашита, предоставляемая военнопленным по международному праву. После проведенной селекции их следует уничтожить.

3. Политические комиссары, которые не виновны во враждебном отношении и даже не подозреваются в таковом, оставляются до особого распоряжения. Только при дальнейшем продвижении в глубь страны можно будет решить, могут ли оставшиеся работники быть оставлены на месте или их следует передавать [в руки] зондеркоманд. Следует стремиться к тому, чтобы последние проводили самостоятельное расследование.

При решении вопроса о том, виновен или невиновен, личное впечатление об образе мыслей и поведении того или иного комиссара принципиально важнее, чем состав преступления, который, возможно, не может быть и доказан <...>

II. В тылу войск

Комиссаров, которые будут задержаны в войсковом тылу вследствие их подозрительного поведения, следует передавать айнзатцгруппам или айнзатцкомандам полиции безопасности (СД).

III. Указания для военных и военно-полевых судов

Обеспечение мероприятий, предусмотренных в разделах I и II, не может быть возложено на военные и военно-полевые суды командиров полков и выше».

За несколько дней до нападения «Приказ о комиссарах» зачитывался в войсках, причем его интерпретация была доверена средним командирам. Их понимание задачи нередко было куда как более широким, нежели сам приказ.

"В плен никого брать не нужно"

Рядовой Руди Махке, попав в плен, в частности, показал: «Наш капитан Финкельберг делал в нашей роте доклад о Красной армии за два дня до начала похода. Кратко были обсуждены знаки различия, затем он сказал, что в плен никого брать не нужно -- это лишние едоки и вообще это раса, истребление которой является прогрессом. Комиссары, которых можно узнать по советской звезде на рукаве, настоящие черти в образе человеческом, и их нужно истреблять, без колебаний расстреливать. Невыполнение этого приказа будет стоить жизни нам самим».

Тут, кстати, существенна и сама по себе широкая свобода «интерпретации» приказа офицерами вермахта. И в связи с этим не следует переоценивать то обстоятельство, что евреи как таковые в «Приказе о комиссарах» даже не названы. Отмеченная только что свобода «интерпретации» с лихвой выправляла этот «недостаток». Такого рода отождествление большевизма и еврейства было массовым и типичным.

Определенно восходя к стереотипам антисоветской пропаганды еще середины 1930-х годов, когда ведомство Геббельса охотно оперировало словами «жиды», «комиссары» и «большевики» как синонимами, такое отождествление было само собой разумеющимся и чуть ли не общим местом. Замороженные на двухлетие германо-советской дружбы, эти стереотипы были вновь подхвачены немецкой пропагандой накануне нападения на СССР. В первом же пункте датированных 10 июня 1941 года и подписанных командующим ОКХ Йодлем «Указаний по пропагандистской деятельности в случае «Плана Барбаросса» говорится: «Врагами Германии являются не народы Советского Союза, а исключительно жидо-большевистское советское правительство со своими функционерами и коммунистической партией, вынашивающими планы мировой революции». Поэтому на эзоповом языке национал-социалистической идеологии за словом «комиссар» просвечивало слово «еврей», точно так же как из словосочетания «особое обращение» проступало не что иное, как «убийство».

8 июня свой приказ, соответствующий «Приказу о комиссарах» (но с грифом: «Приказ ОКВ»), выпустил и главнокомандующий ОКХ фельдмаршал фон Браухич, спустив его тем самым до армейских групп, армий и танковых групп (далее предусматривалось только устное оповещение). Он сделал в нем два существенных пояснения, призванных удержать возможный произвол войск хоть в каких-то рамках: первое предусматривало со стороны военнопленного действия или отношение, однозначно направленное против вермахта, а второе предписывало осуществлять экзекуции по возможности вне зоны боя и только по приказу офицера. 10 и 11 июня генерал-лейтенант Ойген Мюллер, начальник юридической службы ОКХ, собрал у себя офицеров из контрразведки (отдел «1c») и войсковых судей уровня групп армий и армий, вручил им копии приказа фон Браухича и проинструктировал (далее уже им предстояло инструктировать нижестоящих).

Тем не менее даже с учетом пояснений ОКХ многое в тексте приказа так и оставалось неясным. Например: в какой степени сфера его действенности распространялась на гражданских партийных руководителей, которых рекомендовалось расстреливать лишь в том случае, если они участвовали в боевых действиях, актах саботажа и т.д.? Другой неясный вопрос: до какого войскового уровня дотягивалось в немецкой интерпретации понятие «комиссар»? Ведь на уровне рот, батарей и эскадронов существовали не комиссары, а политруки, и действие «Приказа о комиссарах» и на них было распространено только в августе 1941-го. Важнейшим признаком установления комиссарства считалось наличие на рукавах гимнастерок красных звездочек с золотистым серпом и молотом, но точно такие же звездочки носили и военные корреспонденты, начальники клубов и домов офицеров, армейские артисты и музыканты.

Склонность трактовать этот приказ расширительно проявилась и в распространении его в некоторых случаях на евреев. Так, известно, что офицер отдела «1c» 22-й пехотной дивизии 20 июня учил адъютантов командиров нижестоящих соединений «обхождению с политическими комиссарами, евреями и прочими пленными».

А начальник отдела по делам военнопленных Данцигского военного округа генерал-лейтенант в отставке Курт фон Остеррайх показывал после войны, что 24 июня 1941 года он получил из ОКВ «Приказ о комиссарах», подписанный начальником управления по делам военнопленных генералом Рейнекке, в котором, как ему помнилось, немецким войскам и администрации лагерей для военнопленных приказывалось поголовно расстреливать русских военнопленных, принадлежащих к политическому составу Красной армии, коммунистов и евреев. То, как запомнился ему этот приказ, куда важнее того, что в нем действительно было или чего не было.

Боевые приказы Гейдриха

Впрочем, идея официального распространения смертоносности «Приказа о комиссарах» на всех советских военнопленных еврейской национальности, как говорится, и так витала в воздухе. И если тут еще и возможна дискуссия, то не чересчур длительная, ибо уже в июле евреи были отчетливо названы в перечне не подлежащих пощаде жертв.

В «Боевом приказе» руководителя РСХА Гейдриха №8 от 17 июля 1941 года все это было прописано с подобающей четкостью.

В самые первые дни войны не только евреи, но и все советские военнопленные, в том числе и перебежчики, формально-юридически стали жертвами не столько «Приказа о комиссарах», сколько тесно связанной с ним «Инструкции о поведении войск в России». Только в области группы армий «Центр» на территории Белоруссии известны случаи расстрела рядовыми и унтер-офицерами вермахта многих сотен военнопленных, не оказывавших им при этом ни малейшего сопротивления.

Но выморочное право на бесконтрольное и бессмысленное убийство было чревато потерей боевой дисциплины, и наиболее дальновидные старшие офицеры иногда приказывали их прекратить. Так поступил, например, 25 июня 1941 года командир 47-го танкового корпуса генерал Иоахим Лемельзен. Но при этом он оговорил, что его приказ не распространялся на две категории неприятеля -- на партизан и на комиссаров. Поскольку никаких партизан 22--25 июня еще и в помине не было, то в качестве единственных «легитимных» жертв, причем с первого же дня и первого боя, фигурировали одни «комиссары». Последние же, напомним, пропагандистки ассоциировались и отождествлялись именно с евреями. Недаром в листовках министерства пропаганды усиленно муссировался тезис, что в Красной армии три политкомиссара из четырех -- евреи.

Но в любом случае (начиная по меньшей мере с 17 июля) все пленные евреи-красноармейцы -- неважно, комиссары они или нет -- однозначно подлежали ликвидации на месте. И если согласно «Приказу о комиссарах» АГ и АК также участвовали в процессе расправы над комиссарами, то только в тылу сухопутных войск (а стало быть, все-таки не сразу, а спустя определенное время, пока фронт не откатится на достаточное расстояние). Таким образом, в первые дни войны вся ответственность за исполнение «Приказа о комиссарах» легла на регулярные войска вермахта. Причем расстрелы советских военнослужащих начались уже в первые часы вторжения.

И если не с 22 июня (формально евреи в «Приказе о комиссарах» не упоминаются), то самое позднее с 17 июля 1941 года -- с момента отдачи Гейдрихом своего «Боевого приказа №8». Этот приказ распространил смертельную опасность вообще на всех вызывающих подозрение лиц -- как военнопленных, так и гражданских. При этом особенно важно, что именно в этом приказе евреи (любые евреи!) впервые названы «как целевая группа», предназначенная для ликвидации.

К приказу было приложено еще три документа. Первый -- это «Инструкция по фильтрации гражданских лиц и подозрительных военнопленных, захваченных в войне на Востоке, в лагерях для военнопленных на оккупированной территории, в зоне военных действий, в генерал-губернаторстве и в лагерях на территории рейха». Всех собранных в «русских лагерях» надлежало рассортировать на пять групп и, соответственно, лагерных зон: 1) гражданские лица; 2) военнопленные (включая и тех, что переоделись в гражданскую одежду; по-европейски выглядящих пленных надлежало отделять от выглядящих по-азиатски); 3) политически неприемлемые лица из первых двух групп; 4) лица из первых двух групп, представляющиеся заслуживающими внимания и пригодные для использования при возрождении занятых территорий; 5) лица немецкой национальности из состава первых двух групп.

Кто же относился к «политически неприемлемым» из третьей группы? На кого охотились спецы из СД и завербованные ими стукачи из четвертой группы?

Ответ на эти вопросы содержит «Инструкция для команд, направляемых начальником зипо и СД в шталаги» (стационарные лагеря для рядовых), она же приложение 2 к «Боевому приказу №8»: «Прежде всего выявлению подлежат: все сколь-либо значительные деятели партии и государства, в особенности профессиональные революционеры; деятели Коминтерна; сотрудники центральных, краевых и областных организаций коммунистической партии; все народные комиссары и их заместители; все бывшие политкомиссары Красной армии; руководители госучреждений верхнего и среднего звена; руководящие работники народного хозяйства; советско-русские интеллигенты; все евреи; все подстрекательски или фанатично настроенные коммунисты».

Итак, предпоследней категорией среди них значатся «все евреи». Но не менее выразительной является и следующая цитата из инструкции: «В конечном счете при принятии решений необходимо учитывать национальную принадлежность». Эта инструкция была согласована РСХА и ОКВ буквально накануне, 16 июля 1941 года.

Третьим приложением был список из 14 офлагов (стационарные лагеря для офицеров) и шталагов на территории I военного округа (Восточная Пруссия) и созданного из одного из осколков Польши генерал-губернаторства. Относительно дулагов в оперативной зоне отмечалась подвижность их местоположения и рекомендовалось справляться о них в службе генерал-квартирмейстера.

Действенность самого «Боевого приказ №8» первоначально была ограничена территорией оперативной зоны ОКХ, I военного округа и генерал-губернаторства. «Боевой приказ №9» от 21 июля 1941 года распространил его положения на всю территорию самого рейха. Применительно к военнопленным и с учетом расплывчатости или недосягаемости остальных категорий приказы №8 и №9 являлись по существу окончательными смертными приговорами всему политсоставу Красной армии и всем военнослужащим-евреям независимо от должности и военной специальности.

Впоследствии слово «евреи» практически исчезло из лексикона нормативных актов о советских военнопленных. Его трагическими эвфемизмами стали словечки «селекция» (Aussonderung) или «особое обхождение» (Sonderbehandlung) -- синонимы «казни» (Exekution, Liquidierung).

Деморализующая практика

В соответствии с приказами, политруков и евреев уничтожали непосредственно на поле боя, причем независимо от военного звания. Никакой регистрации при этом, естественно, не было. Но нередко смерть откладывалась и ожидала их несколько позже -- после соблюдения ряда процедур, как то: систематическая проверка и даже дополнительное установление факта еврейства. В таких случаях отобранных политруков и евреев, как правило, изолировали в специально отгороженных отсеках лагерей, бараках или палатках.

Сведениями о какой бы то ни было именной регистрации военнопленных-евреев, дожидавшихся своей участи в дулагах, мы не располагаем, но в шталагах такая регистрация производилась (не говоря уж о случаях «разоблаченных» евреев). Судьба «отобранных» тем самым была уже предрешена -- они были обречены. Расстрелять их могли -- в зависимости от обстоятельств -- и через день-два, и через несколько месяцев. В случае такой отсрочки военнопленных-евреев, как правило, помечали: на гимнастерку или на шинель нашивались желтые шестиконечные звезды. Нередко их маркировали и по-другому, например «звездами Давида», намалеванным масляной краской на гимнастерках, или белыми четырехугольными лоскутами. Сама казнь происходила в таком случае несколько позже -- в сборных или даже в стационарных лагерях (а если на территории Германии, то в концлагерях).

Теме обхождения с военнопленными-евреями было посвящено даже специальное заседание в июле у начальника управления ОКВ по делам военнопленных генералом Германом Рейнекке с участием начальника IV управления РСХА (гестапо) обергруппенфюрера СС Генриха Мюллера, начальника управления лагерей для военнопленных ОКВ полковника Ганса Иоахима Брейера и представителя абвера полковника Эриха Лахузена. От имени своего ведомства и своего шефа, адмирала Вильгельма Франца Канариса, Лахузен выразил несогласие с деморализующей практикой расстрела военнопленных на глазах у немецких войск; к тому же это было чревато лишними потерями немецких солдат, ибо отбивало у красноармейцев охоту сдаваться в плен; да и вербовка агентов в среде военнопленных была этим сильно затруднена. Рейнекке и Мюллер резко возражали Лахузену, но прилюдные казни распорядились прекратить. Но, разумеется, не сами казни!

Несколько других попыток высокопоставленных военных отменить «Приказ о комиссарах» в 1941 году также не возымели эффекта. Он был все же отменен, но только в июне 1942 года и только частично: разоблаченная принадлежность к политкадрам Красной армии как таковая более не каралась смертью, а вот разоблаченное еврейство, как и прежде, каралось. Тем самым была еще раз подчеркнута доминанта неприемлемости расового врага даже над таким фундаментальным признаком, как неприемлемость врага политического.

Недавно было опубликовано исследование немецкого историка Феликса Ремера, изучившего материалы всех (!) отделов «1c» всех дивизий и корпусов, воевавших на Восточном фронте. Большинство соединений «сделали под козырек» и вопреки всем традициям прусской армии восприняли приказы как «нормальные», так что первые расстрелы случались и фиксировались уже 22 июня. Лишь меньшинство восприняло «Приказ о комиссарах» и о неподсудности как преступные и решили им не следовать, уклоняться (в действительности место для такого маневра было). Расстрелы состоялись приблизительно в 80% танковых корпусов и в 2/3 пехотных дивизий. Вместе с тем поражает весьма незначительное число расстрелов, зафиксированных в документах, -- около 3430, а с разными поправками -- около 4000 человек. В действительности же, как показывают другие исследования, истинных жертв этого и смежных с ним приказов -- как комиссаров, так и евреев -- на один-два порядка больше, ибо самой страшной деталью этого юридического артефакта была санкция на «легитимизированное» убийство.