Это имя не на слуху у обычных, не связанных с балетом людей. Этот человек не участвует в телешоу, не снимается в рекламе и даже в Большом театре никогда не танцевал. Человеку в декабре исполнилось восемьдесят, и он преподает в Штутгарте. Но на концерт в его честь слетелись в Москву звезды трех континентов, лишние билетики спрашивали за километр, а когда он сел в партере, к нему (чуть не в ноги) стали кидаться почтенные дамы с воплями «Вы меня помните? Я мама Гриши!». Просто человек преподавал в Московском хореографическом училище не один десяток лет и создавал мировых звезд в промышленном количестве.

Если даже не влезать в историю (где Вячеслав Гордеев и Александр Богатырев), если только взглянуть на сегодняшний день. Ученики Пестова: Берлинский балет возглавляет Владимир Малахов, балет Сан-Франциско -- Юрий Посохов, заставляет два главных Нью-Йоркских театра соревноваться за право получить его постановки Алексей Ратманский. Руководит Большим балетом Юрий Бурлака; украшает его Николай Цискаридзе. Высшее общество мирового балета создано этим невысоким человеком, вышедшим на сцену в неброской жилетке; более всего он был похож на позабывшего про свою внешность заработавшегося фотографа, менее всего -- на изготовителя лучших в мире принцев.

Его принцы устроили мэтру праздник с размахом: концерт продолжался четыре с половиной часа. И, как когда-то в классе, старались показать себя наилучшим образом.

Малахов -- и как танцовщик, и как руководитель театра, заказывающий для труппы репертуар: Москву познакомили с кусочком из «Караваджо», где художник ведет нервный диалог с воплощенным Светом (берлинскую солистку Елену Прис Малахов привез с собой). Уже переставшие танцевать, ставшие хореографами ученики отчитывались фрагментами из поставленных по миру балетов -- нашлось место и фрагменту из «Болта», что ставил в Большом Ратманский, и дивному кусочку из «Фьюжн» Юрия Посохова, где нежная и решительная балерина из Сан-Франциско Юань Юань Тань прорывалась к возлюбленному (солист Музыкального Семен Чудин) сквозь строй стражей в восточных нарядах. Руководитель «Русского балета» Вячеслав Гордеев представил фрагмент из лучшего, на его взгляд, своего сочинения -- переложенного пятнадцать лет назад в танец фильма «Последнее танго в Париже». (Тогда эта вещь, истошная и простодушная, где парижские жители более всего похожи на обитателей Люберец, поставила крест на карьере Гордеева в Большом; сейчас смотрится просто этнографическим казусом).

Пестова поздравляли и вовсе никак не связанные с его работой люди -- как Светлана Захарова, например (ее «Умирающий лебедь» смотрится на удивление свежо, не дежурный сувенир, но маленькое строгое стихотворение). Конструкция понятна: первая балерина страны -- творцу первых танцовщиков. Но не только балетный народ (пусть и хай-класса) выходил на сцену: перед началом вечера произнес краткую речь американский посол и сообщил в ней, что Петр Пестов «связывает две культуры путем тех талантов, которые он воспитывает». (Ну еще бы -- Ратманский и Посохов в США, долго в American Ballet theatre работал и Малахов).

Вот только общий итог вечера был печален. Уже десять с лишним лет Пестов работает в Штутгарте, а не в Москве -- уехал, когда за адскую работу стали платить уж слишком мало, а когда экономическая ситуация в стране и в школе изменилась, никто и не подумал уговорить его вернуться. В результате вечер открывали немецкие ученики Пестова и демонстрировали ту благородную постановку рук, ту пижонскую легкость взлета, что уже не отыщешь у молодежи в Большом. В Москве по-прежнему есть таланты, и каждый год из училища приходят молодые люди, обещающие стать солистами, если не премьерами, но в которых все труднее верить, когда либретто одаривает их титулами и высокородными предками. Танцовщики -- да, и замечательные танцовщики. Принцы -- увы.

Громче всего об этом сказал финал концерта. Самый юный из премьеров Большого Иван Васильев -- жилистый виртуоз, закручивающий в воздухе немыслимые трюки, -- танцевал с примой Сан-Франциско Марией Кочетковой па-де-де из «Пламени Парижа». Рядом с аккуратной балериной, будто отправившейся штурмовать Бастилию из модной лавочки, его французский революционер прорывал собой воздух (а не тек вдоль его струй, как лучшие пестовцы) и был знаменем той силовой, мужественной, бугристо-мускулистой манеры, что всегда была врагом изысканных пестовских аристократов. Зал приветствовал его (выпускника минской школы) восторженно -- так, как почти никого из учеников героя вечера. Эпоха Пестова в России закончилась -- будем надеяться, что она подольше продлится в Германии и его учеников мы будем встречать в европейских труппах. В России началась другая эпоха, и зрители приветствовали ее.