Экран, на нем титр в стиле немого кино -- «Париж, 1928 год». На сцене выстроена квартирка, в ней пожилой джентльмен водит старинным утюгом по гладильной доске. При этом поет о том, что, мол, «была звезда -- и нету». Он имеет в виду Клод Франс, кинодиву, что с появлением звука в кино лишилась работы, не сумев приспособиться к новым правилам игры. И с тех пор прозябает в этой квартирке, делает долги, приникает к кокаину, невидимая, подает с верхнего ее этажа джентльмену раздраженные реплики, требуя немедленно перестать петь, ибо голос у него противный. Она к нему несправедлива -- с голосом у героя (точнее, у исполнителя -- Алексея Боброва) все в порядке, но что можно ждать от актрисы, телефон которой молчит не первый год?

Роль Клод Франс играет Лариса Долина -- без дублеров, каждый вечер на сцене. И каждый вечер на сцене Дмитрий Харатьян, чей герой появляется чуть позже. История, в которой немало действующих лиц, разыгрывается в основном именно Долиной, Харатьяном и Бобровым.

Эта история (в основе спектакля пьеса Елены Греминой) -- детектив, в финале сюжет делает сальто, и зритель от изумления приоткрывает рот; открывать секрет детектива неприлично, и мы не будем этого делать. Скажем лишь, что тип, в первой сцене влезающий в окно гостиной, представляющийся артистке торговцем наркотой, подозреваемый ею в том, что он полицейский шпик, а затем отрекомендовывающийся кинорежиссером (именно эту роль играет Харатьян), не то, не другое и не третье. И что меланхолично занимавшийся глажкой джентльмен (оказавшийся по ходу дела не слугой, а мужем главной героини) способен на неожиданно сильные чувства.

Череда сцен мюзикла связана с историей Мата Хари -- той самой «экзотической танцовщицы», что была обвинена французами в шпионаже в пользу Германии во время первой мировой войны и расстреляна. Эту роль собирается играть в кино Клод Франс, и во время «репетиций» нам показывают эпизоды из жизни артистки-шпионки. При этом «кинорежиссер» подыгрывает ей, изображая встречавшихся ей на пути мужчин -- и вечно пьяного мужа-ирландца, и явно сидящего на какой-то дряни французского контрразведчика, и раненого русского офицера в парижском госпитале, в которого она ухитрилась влюбиться. Таким образом спектакль приобретает отчетливо концертную структуру -- бенефисные выходы Харатьяна, меняющего костюмы и поведенческие маски, лирические соло Долиной, краткие вставки Боброва и небольшие, но внятно поставленные танцевальные номера.

Что хорошего в этом спектакле? Он толково оформлен (Алексей Порай-Кошиц и отдельный поклон художнику по костюмам Александре Тумашовой -- никаких идиотских блесток, отличные сочетания цветов, при этом в наряде каждого бродяги и юмор, и игра). Славно сделаны танцномера (Егор Дружинин отвечал за всю постановку, но по целому спектаклю, как говорится, есть вопросы, а по танцам -- никаких; особенно обаятелен канкан с необходимым прыжком в шпагат). Лариса Долина демонстрирует, что она в отличной вокальной форме. Сюжет действительно любопытен, и следишь за тем, что будет дальше. Замечательно придумана сцена собственно представления Мата Хари в кабаре -- сначала как театр теней, где изгибается многорукая индийская богиня, затем уже на авансцене как китайская опера с дивным, огромным, тщательно сотворенным драконом. (Этакое многометровое раскрашенное чудище с выразительнейшими глазами и пастью). Но, увы, приятности спектакля не смогут вытеснить из памяти более существенных его неприятностей.

От стихотворных пассажей автора либретто Николая Денисова, уверенно работающего в стилистике «кровь-любовь», поеживаются уши. Дмитрий Харатьян в ролях «злодеев» так кричит и кривляется, что за артиста становится стыдно. Постановщика в какой-то момент вдруг заносит, и во время дуэта Мата Хари с раненым русским офицером (и музыка Максима Дунаевского, и текст про русскую тоску -- замечательный образец влияния псевдовоенного шансона на вроде бы приличных прежде людей) за кроватью несчастного страдальца пляшут люди в красных сарафанах и в противогазах (!) на головах, и ведут на веревочке под колосниками цеппелин, раскрашенный, как матрешка. Немецкий резидент, навещающий Мата Хари, прощаясь, стремится вытянуть руку в жесте «хайль» (война, напомним, первая мировая).

То есть на спектакле не скучно, но странно. Ощущение глобальной недостроенности, с которой уже ничего сделать нельзя, ведь, например, невозможно поменять стихотворное либретто. На пресс-конференции Дружинин, помнится, мечтал о начале новой эры -- эры производства успешных отечественных мюзиклов. Кажется, эта эра начнется не в этом году.