65 лет назад май 1945 года принес миру долгожданную победу над фашизмом. Люди никогда не забудут ужасов войны -- смерть, голод, разруху. Не забудут миллионов погибших в концентрационных лагерях и на фронтах второй мировой. Немцы также понесли огромные потери. Некоторые из них не хотели этой войны, однако шли на фронт, подчиняясь приказу...

Зимой 1941 года подразделение немецкого разведчика 33-летнего Рихарда Пауля Олбинского, входившее в состав одной из многочисленных ударных бригад, стояло в 60 километрах от Москвы в какой-то богом забытой русской деревеньке. Стояли долго -- почему-то ни вперед, ни назад. Тогда под Москвой в 30-градусные морозы он и многие его товарищи по оружию, измотанные до крайности, стали проклинать свое командование и Гитлера, развязавшего войну. Эта война была ненавистна Рихарду, сыну берлинского каменщика, так же как и десяткам тысяч других немцев. Но что он, молодой парень, мог поделать, призванный под знамена рейха?

Экономический кризис, безработица, нищенское существование... В начале 1930-х он подумывал уехать в Америку (там жил его дядя), но не получилось: негде было взять денег на переезд. А 22 сентября 1936 года Рихард был призван в армию. По иронии судьбы первый в его жизни военный лагерь был развернут на знаменитом берлинском олимпийском стадионе. Там, где еще совсем недавно проходили Олимпийские игры и фюрер лично выпускал в небо голубей -- символ мира, Рихарда и его товарищей стали учить сражаться и убивать...

20 августа 1938 года он женился на Шарлотте Золь, работавшей секретаршей в фирме, которая торговала электро- и радиотоварами. А потом началась война. Рихард был призван в первый же день...

Его часть маршем шла через Францию -- почти прогулка.

Старший брат Рихарда, Франц, погиб в первую мировую и был похоронен где-то под Парижем. Рихард собирался найти могилу брата -- одна радость от этой войны, думал он, но не получилось: командование перебросило его подразделение на другой участок у большой французской деревни. Французы относились к ним по-разному, в основном враждебно, но нормальное, человеческое отношение со стороны Рихарда и его товарищей частично снимало напряжение.

В первый же день в доме, где они квартировали, солдат Олбински под своей койкой нашел сберегательную книжку. Он тут же вернул хозяевам. Оказалась, что книжка со значительной суммой на банковском счету принадлежала внуку бургомистра этого населенного пункта. В благодарность хозяева разрешили Рихарду и товарищам пользоваться их ванной. Более того, они стали подкармливать солдат домашней снедью.

В той же деревне в очереди в парикмахерскую Рихард увидел, как офицер, постригшись и побрившись, ушел, не заплатив парикмахеру. За своего офицера это сделал Рихард -- он заплатил и извинился перед мастером...

Но все это уже в прошлом. А теперь он в России -- в огромной и враждебной стране. Он все не мог понять, как здесь в деревнях, в ветхих, покосившихся избушках могут жить люди? Весной и осенью -- когда вместо дорог здесь грязь по колено? Здесь не то что ездить -- ходить невозможно! Эти люди плохо одеты, и еда их скудна. Русских крестьян никак не сравнишь ни с сытыми немецкими бюргерами, ни с благополучными французскими крестьянами. И от всего этого армейский разведчик Рихард переживал еще больше. Ком подступал к горлу, когда он видел, как специальные команды отбирают у крестьян последнее -- еду, зерно, скот. Но открыто ни он, ни его товарищи не могли возмущаться: донос в полевую жандармерию, и тогда их ждал бы трибунал.

А потом их перебросили под Витебск и Смоленск. Бои были страшные, вспоминал он. Как-то раз, когда казалось, что бой закончился, на краю деревни его группа нос к носу столкнулась с бойцами Красной армии. Это произошло настолько неожиданно, что все -- и русские, и немцы -- просто молча стояли, как вкопанные, направив друг на друга автоматы. И тогда из ближайшей хаты выбежала простоволосая русская женщина. Подняв руки, она встала между солдатами и заголосила: «Что же вы делаете? Вы же совсем молодые мальчики! Вам всем жить да жить! И сыну моему столько, сколько и вам! Не убивайте друг друга, не стреляйте!»

Рихард Олбински не знал русского -- из всего сказанного женщиной он понял только «не стреляйте». Но крестьянка говорила именно так. Рихард знал это наверняка, потому что в тот момент на месте этой русской женщины он представил свою маму -- немку, которая родила десять детей -- шесть девочек и четырех мальчиков (Рихард был самым младшим в семье). И его мать поступила бы так же, как и эта русская женщина. Солдаты без единого выстрела разошлись медленно, с автоматами наготове. Не выпуская друг друга из виду, они отступили к своим позициям.

А еще через несколько дней обер-ефрейтор Олбински был тяжело ранен. Пуля попала в рот и, пробив скулу, вышла под глазом. «Все свои зубы я потерял под Смоленском!» -- так потом всегда шутил Рихард и в госпитале, и после войны. Но тогда было не до шуток. Тяжелораненого бойца погрузили в транспортный «Юнкерс». Рихард оказался прямо за кабиной пилотов и слышал их переговоры. Бои были настолько жестокие и на земле, и в воздухе, что летчик самолета каждые две-три минуты выходил на связь и предупреждал немецкие истребители и ПВО на земле о том, что это немецкий транспортный самолет и что он везет раненых в Кенигсберг.

Это ранение спасло ему жизнь, утверждал Рихард, так как каждый день, проведенный на Восточном фронте, -- это ежесекундная «игра со смертью». Несколько недель в госпитале, затем краткосрочный отпуск домой и новое назначение в Италию. В этой стране он воевал с американцами. В Италии он вновь был ранен -- тяжело контужен. Кто-то из его солдат в сумерках неосторожно закурил. С американских позиций на огонек полетела граната. Рихарда, полностью засыпанного землей, долго откапывали и еле спасли. Затем госпиталь, развернутый в городке Кастель Гандольфо (летняя резиденция Папы Римского) с симпатичными медсестрами. «Если бы я не был женат, -- всегда шутил Рихард, -- то, пожалуй, оставался бы везде, где встречал красивых медсестер! А встречал я их часто и в разных местах -- уж слишком часто на войне мне доставалось!» Правда, каждое ранение означало еще и отпуск домой, встречи с женой, близкими...

Третий рейх трещал по швам. В последние дни войны Рихард оказался в американском плену.

Обер-ефрейтор Олбински был невысокого мнения об американцах как о солдатах -- он часто называл их трусами. «Никогда, -- говорил он, -- они (американцы) не шли вперед, пока не убеждались в полной своей безопасности. Всегда пытались избежать боестолкновения, обойти опасный участок. А если обойти было невозможно, то они были готовы остановиться (даже в ущерб общевойсковой операции) и ждать, наверное, всю жизнь, пока ситуация сама не разрешится. Полная противоположность русским солдатам! Я многое повидал. Могу и имею право сравнивать и утверждать это».

А тем временем на юго-востоке Берлина 28 апреля 1945 года в бомбоубежище у вокзала Кепеник под разрывами бомб и снарядов Шарлотта Золь-Олбински родила девочку. Не подававшего признаков жизни младенца женщины, принимавшие роды, просто положили в сторону, чтобы похоронить во время паузы между бомбежками. Шарлотта не поверила в смерть дочки. Ослабевшая от родов, она доползла до ребенка, обняла его, и... девочка заплакала. Все находившиеся в бомбоубежище увидели в этом чудо и заговорили как о добром знаке, ниспосланном свыше. Девочку назвали Ютой. (Обер-ефрейтор Рихард Олбински увидел свою дочь лишь много месяцев спустя после войны, когда в 1946 году вернулся домой из американского плена.) Сразу после родов Шарлотта заболела тифом -- ее выходили с трудом. С маленькой Ютой все было гораздо сложнее. В течение первого года жизни она перенесла и воспаление легких, и дифтерию, и тиф. Как малышке удалось выжить? Врачи только пожимали плечами...

Декабрь 1991 года. Волгоград... Штефани Маркерт -- корреспондент немецкой телерадиокомпании АэРДэ (ARD) -- готовила материалы о том, как немецкие благотворительные организации передавали гуманитарную помощь ветеранам Великой Отечественной в Волгограде. Об этой истории она сейчас сама рассказала автору «Времени новостей». Один из ветеранов стал расспрашивать Штефани о ее бабушках и дедушках. Она призналась, что один ее дедушка воевал на Восточном фронте. «Дедушка всегда говорил, -- ответила я почтенному русскому ветерану, -- что война, а точнее, Гитлер, оставили мне только один счастливый и радостный год вместе с молодой женой. А потом был фронт и ужасы войны. Семь лет войны и плена были вычеркнуты из моей жизни, не говоря уже о военной службе в конце 1930-х годов!..» Ветеран молча выслушал Штефани, а потом протянул ей коробку конфет из своего незамысловатого гуманитарного пайка и сказал: «Передай, внучка, своему деду -- это от русского солдата немецкому солдату!»

Днями позже, вернувшись в Берлин, Штефани навестила дедушку. Проведать отца решила и Юта -- мама Штефани. Сидя на кухне в своей берлинской квартире, Рихард Пауль Олбински крепко сжимал в руках коробку конфет. Глядя на уже пожилого человека, женщины не могли сдержать слез. Обер-ефрейтор, бывший разведчик, прошедший все ужасы войны, тоже плакал. Он просто сидел и плакал.