«Беларусь и Германия: история и современность» -- международная конференция, посвященная 65-й годовщине Победы, прошла в Минске. В форуме, организованном Минским государственным лингвистическим университетом и Институтом истории Академии наук Белоруссии, приняла участие и обозреватель «Времени новостей», решившая затем дополнить научные впечатления практическими: увидеть места, принявшие на себя всю тяжесть отчаянных боев первых дней Великой Отечественной.

Прямое как стрела шоссе с идеальным покрытием, спускаясь с холма на равнину, открывает уходящую за горизонт перспективу. Чуть грустный ландшафт по обе стороны от дороги идиллически спокоен. Примерно в 30 километрах от белорусской столицы по трассе Минск--Молодечно в направлении Гродно -- границы с Польшей на обочине возникает указатель «Линия Сталина -- 6 километров». По левой стороне дороги топорщатся противотанковые ежи, стоят пушки, вьются противопехотные заграждения. Над всем этим -- курган с гигантским бюстом генералиссимуса, к которому ведет широкая красная песчаная дорожка.

Макет истории

Экспозиция белорусского военно-исторического комплекса «Линия Сталина», занимает площадь около 40 гектаров и создана в 2005 году «в рамках выполнения указания президента Белоруссии о сохранении исторического наследия белорусского народа, связанного с защитой Родины в годы Великой Отечественной войны». Практически ежедневно со всех концов республики привозят сюда автобусами школьников. Школам спущена разнарядка на количество учеников, которые обязаны в течение учебного года посетить комплекс и отбыть «Урок мужества». Примерно такая же ситуация в военных училищах и в гражданских вузах: для них посещение курсантами и студентами этого музея находится в русле мероприятий по выполнению наказов, сформулированных в докладе Александра Лукашенко «О состоянии идеологической работы и мерах по ее совершенствованию». Кстати, не остался в стороне от содеянного под эгидой Лукашенко и госсекретарь Союзного государства Белоруссии и России Павел Бородин: «Я был восхищен всем увиденным...Создание военно-исторического музея «Линия Сталина» -- это еще один пример того, как память о героических страницах своей истории можно и нужно сохранять...Сегодня в музей-мемориал приходят тысячи людей, и он будет притягивать к себе тех, кто не желает мириться с забвением или искажением отечественной истории». Не желающий мириться с искажением отечественной истории россиянин, посетивший этот музей, испытает даже прилив некоторого оптимизма. Все-таки у нас параксизмы публичной ностальгии по тирану носят плоскостной, "портретный" характер и относительно быстро купируются после бурной общественной дискуссии и внятных заявлений "сверху". В Белоруссии же все объемно, брутально и всерьез. Под недремлющим оком Государства.

Музей возник на месте остатков Минского укрепрайона (одного из четырех, существовавших на территории Белорусской ССР). Два подлинных дота, дзот и артиллерийский полукапонир сохранились со времен войны, в них «держат оборону» манекены бойцов Красной Армии. А вот все остальное -- траншеи и водоем, противотанковые надолбы, армейская переправа и «партизанская деревня» -- появилось здесь пять лет назад. Тогда же на выставочных площадках расположилась свезенная со всей Белоруссии отслужившая свой срок военная техника 70--80-х годов, не имеющая никакого отношения к событиям тех лет, в том числе советские самолеты, вертолеты и ракеты. Есть и раритет: бронеколпак времен первой мировой.

По красным датам календаря в историко-культурном комплексе «Линия Сталина» проводят театрализованные реконструкции боев РККА с частями вермахта. Так было и пять лет назад, когда музей открывался. На костях тысяч погибших солдат и офицеров Минского укрепрайона, сложивших головы в первые дни войны, разыграли написанный по воле организаторов мероприятия государственной важности «условное сражение», из которого следовало, что Красная армия победила агрессора в июне 1941-го. Такая трактовка смутила приглашенных на открытие ветеранов Великой Отечественной, не понаслышке знающих реальную историю боев. Ветераны тогда смолчали -- не только из вежливости, но из нежелания быть заподозренными в непатриотических настроениях.

Такой музей под открытым небом, где можно не только прикасаться к экспонатам, но и изучить их, в буквальном смысле побывать внутри, действительно мог бы играть серьезную просветительскую роль: здесь много по-настоящему интересных вещей, способных оживить профессиональный рассказ о трагических и героических делах минувших дней. И не только о Великой Отечественной, но и о довоенном времени, и об армии, от Дня Победы 1945-го и до Афганистана. Но правда подлинных вещей наглухо забита спущенной сверху (хотя и вполне искренне воспринятой исполнителями -- благотворительным фондом «Память Афгана») пропагандистской задачей. Здесь доминирует «Линия Сталина» -- в прямом и переносном смысле.

За границей правды

Спускаюсь в артиллерийский полукапонир, чтобы посмотреть в направленное в сторону белорусско-польской границы перекрестье прицела пушки и на боевой расчет, состоящий из солдат-манекенов, одетых в форму 30--40-х годов. Читаю лозунги о нерушимости наших границ и о том, что враг будет отброшен от них и разбит нашими доблестными войсками на его территории. Здесь, на этой щедро политой кровью советских солдат и офицеров земле, которые действительно сражались до последнего патрона, и где в первые же недели войны в плен были взяты десятки тысяч бойцов РККА, эти «новодельные» лозунги выглядят кощунственной насмешкой. На выходе обращаю внимание на немецкое клеймо на металлической балке, укрепляющей крышу полукапонира. Налицо идеологический прокол авторов, заказчиков и вдохновителей мемориального комплекса, -- прокол хоть и малозаметный для неспециалистов, но непростительный: балка-то подлинная, середины 30- годов. Так, невзначай, сквозь масляную краску исторической мифологии покажется металл правды -- заклятые враги активно сотрудничали в военно-промышленной сфере, и пакт Молотова--Риббентропа возник отнюдь не на пустом месте. Кстати, сколько-нибудь внятной информации о пакте вы не найдете ни в выверенных рассказах экскурсоводов, ни в пафосных текстах путеводителей. Лишь эвфемизмы о «продвижении границ на запад», о «присоединении в 1939--1940гг. некоторых территорий к СССР». Надо отдать должное и вышколенным экскурсоводам, и поднаторевшим авторам путеводителей. Они повествуют туристам разных возрастов и государств о «старой» границе, проходившей в 40 с небольшим километрах от Минска, и о «новой», перенесенной за два года до Великой Отечественной войны на несколько сотен километров к западу от прежней. И о том, что на рассвете 22 июня 1941 года фашистские войска пересекли советскую границу. И виртуозно обходят неполиткорректный сюжет о том, с кем же с 1939 года граничил «миролюбивый Советский Союз», от кого были тогда же «отсоединены» эти «присоединенные территории». И не случайно есть установка на фигуру умолчания.

Шикарно изданная, определяющая идеологию военно-исторического комплекса книга «Линия Сталина. Правда и память истории», сочиненная руководителем музея полковником запаса Александром Метлой, без тени сомнения вещает:

«Несмотря на то что в предвоенные годы страна готовилась к войне, ее политическое руководство, советские дипломаты делали все для предотвращения военной угрозы, ее недопущения... Правительство заботилось о том, чтобы как можно дольше обеспечить народам Советского Союза мир. Борьбой за мир пронизаны все мероприятия советского правительства в области внешней политики».

О том, чем были «пронизаны» мероприятия сталинского правительства в области внешней политики, рассказывают давно уже известные документы, упоминаниям о которых, разумеется, нет места в этом музее. После того как первого сентября 1939 года войска вермахта перешли германо-польскую границу, а фашистские ВВС отправились бомбить военные объекты в Польше, посол Третьего рейха в Москве Вернер фон Шуленбург телеграфировал в Берлин, главе внешнеполитического ведомства Риббентропу: «Молотов...просит, чтобы ему как можно более точно сообщили, когда можно рассчитывать на захват Варшавы...». Просьба была удовлетворена. 9 сентября Молотов послал Риббентропу телефонограмму: «Я получил Ваше сообщение о том, что германские войска вошли в Варшаву. Пожалуйста, передайте мои поздравления и приветствия правительству Германской империи. Молотов».

Из директивы наркома обороны Ворошилова и начальника Генштаба Шапошникова «О начале наступления против Польши» от 14 сентября 1939 года:

«Приказываю к исходу 16 сентября скрытно сосредоточить и быть готовым к решительному наступлению с целью молниеносным ударом разгромить противостоящие войска противника... Войскам... решительное наступление с переходом государственной границы начать на рассвете 17 сентября... наступление вести под прикрытием истребителей во взаимодействии с бомбардировочной, штурмовой авиацией».

Советское руководство предупредило Третий рейх о необходимости проследить за тем, чтобы германские самолеты «не залетали восточнее линии Белосток--Брест--Литовск--Лемберг (Львов), советские самолеты начнут сегодня бомбардировать районы восточнее Лемберга». 17 сентября 1939 года части РККА перешли советско-польскую границу -- так началось «передвижение границ» на 250--400 км на запад, вошедшее в советскую историографию как «освободительный поход Красной Армии», следствием которого стало присоединение территорий к Украинской и Белорусской ССР.

На сессии Верховного Совета осенью 1939 года глава наркомата иностранных дел СССР Вячеслав Молотов заявил:

«Известно, что за последние несколько месяцев такие понятия, как «агрессия», «агрессор», получили новое конкретное содержание, приобрели новый смысл... Теперь, если говорить о великих державах Европы, Германия находится в положении государства, стремящегося к скорейшему окончанию войны и к миру, а Англия и Франция, вчера еще ратовавшие против агрессии, стоят за продолжение войны и против заключения мира. Роли, как видите, меняются... Идеологию гитлеризма, как и всякую другую идеологическую систему, можно признавать или отрицать, это дело политических взглядов... не только бессмысленно, но и преступно вести такую войну, как война за «уничтожение гитлеризма».

Линия Геббельса

Название «Линия Сталина» вы не встретите в советских документах довоенного и военного времени. В СССР в 40-е годы к термину «линия Сталина» прибегал разве что узкий круг штабистов высокого уровня, да и то при устном общении: связывать катастрофические неудачи обороны западных (и, увы, не только) рубежей советского государства с именем вождя народов было хотя и справедливо, но чревато расстрельными последствиями. Именем Сталина советские приграничные укрепрайоны впервые назвала пропаганда. Причем не сталинская, а гитлеровская.

В мемуарах генерал-полковника Леонида Сандалова, который в начале войны возглавлял штаб 4-й армии, принявшей бой под Брестом, приводится характерный солдатский диалог по поводу укрепрайонов:

«Вот станем в укрепрайон, пусть тогда немцы потыкаются в него мордой.

-- А где он, этот укрепрайон? -- послышался голос. -- Еще весной мы вывезли из дотов все пушки и пулеметы...

Ненадолго воцарилось тягостное молчание...

-- Ну что ж, вывезли так вывезли... Значит, так нужно было».

Немцы, в первые недели войны активно рекламировавшие свой блицкриг, в начале июля вспомнили о линии укрепрайонов: им понадобился материальный символ катастрофы СССР. Германская пропаганда заявила, что линия Сталина -- аналог французской линии Мажино. Дескать, Советы несколько лет держали это строительство в тайне, хотя на самом деле укрепрайоны не были секретом ни для кого ни в СССР, ни за его пределами. Напротив, они являлись средством идеологической мобилизации населения и «страшилкой» для Запада с начала 30-годов. Хотя к 1939 году достроить их не успели -- готовность была на 40--60%. И с облегчением законсервировали недострой, после советско-финляндской войны взявшись строить новую линию обороны, теперь уже под Гродно, приняв за образец линию Маннергейма, о которую разбились амбиции сталинского руководства во время советско-финской «Зимней войны» 1939--1940 годов. Тоже не успели. И этот недострой войска вермахта смели в первые же дни войны.

12 июля 1941 года немцы достигли старой, «допактовой», советской границы на всем протяжении фронта. И по немецкому радио прозвучало сообщение о прорыве «линии Сталина». Пару недель после этого «линией Сталина» немецкие военные и западная печать именовали так и недостроенные, полузаброшенные к 1941-му году советские укрепрайоны, сооруженные в 1929--1935годах на тогдашней госгранице. В хаосе отступления первых недель войны их так и не удалось расконсервировать, завезти туда в необходимом количестве оружие и боеприпасы, превратив в эффективный заслон.

Совинформбюро и Лондонское радио почти синхронно опровергли факт существования линии Сталина как единого оборонительного сооружения: укрепрайоны были, линия -- нет. Рейхсминистр пропаганды Йозеф Геббельс впал в ярость:

«Когда мы взламывали их «линию Сталина», они твердили, что все наши усилия напрасны и они никогда ее нам не отдадут. Теперь, когда боевые действия переместились на восток от линии, они наконец решили открыть нам «истинную правду»: «линии Сталина» нет и не было, а потому и прорвать ее было невозможно».

Но Совинформбюро говорило правду. В отличие от создателей новодельного историко-мемориального комплекса.

«Есть люди, которые не способны видеть целое и, выдергивая событие из единой цепи, мыслят однолинейно: если врага не остановили на «Линии Сталина» -- она не выполнила своей задачи... Есть такое, к сожалению, устойчивое даже среди военных людей мнение, что укрепленные районы не сыграли заметной роли в первые дни войны», -- сокрушается в своей книге директор мемориала полковник Метла. И приводит блестящий, особенно для военного, аргумент, сделавший бы честь и ответственному партработнику сталинского времени: «Линия Сталина» успешно выполнила и другую, политическую задачу -- укрепляла веру народа в то, что наши границы неприступны».

"Не учитывалось, кто, как и чем будет вести бой"

Еще 12 октября 1940 года начальник Главного военно-инженерного управления РККА генерал-майор Аркадий Хренов представил неутешительный доклад о состоянии строительства укрепрайонов и их оснащения техникой и вооружением:

«Изучение и обследование состояния укрепления наших границ показало, что система военно-инженерной подготовки театра военных действий недостаточно уяснена, как по форме, так и по содержанию... Главным же недостатком укрепления наших границ является то, что основная вооруженная сила нашей страны, полевые войска, остается необеспеченной, а театр военных действий не подготовленным для действий полевых войск».

Генерал назвал еще немаловажные недостатки: «Не учитывалось, против каких сил противника должен сопротивляться укрепленный район, кто, как и чем будет вести бой в укрепленном районе». Но даже такая убийственная оценка не подтолкнула наркомат обороны под руководством «первого маршала» Климента Ворошилова к форсированному изменению положения дел. И в конце июня 1941-го точность данных Хреновым оценок, к сожалению, была доказана практикой.

Исходя из важнейшего постулата советской военной доктрины 30-х годов, предписывающего бить врага на его территории, отбросив от наших границ, главной задачей приграничных укрепрайонов было выставить несокрушимый заслон агрессору.

24 июня части 3-й немецкой танковой группы генерала Германа Гота форсировали реку Вилию, выйдя к минской возвышенности, 25-го -- 57-й моторизованный корпус вермахта захватил Молодечно -- районный центр минской области в 73 км от столицы Белоруссии. В этот день фашистские танки вышли к Минскому укрепрайону. Защищать его должны были прибывавшие части 44-го стрелкового корпуса комдива Василия Юшкевича, которому оборонительная задача была поставлена лишь вечером 24 июня и потому оказалась невыполнимой. Эшелоны 64-й и 108-й дивизий Красной армии передислоцировались из Вязьмы и Смоленска в Минск, откуда в пешем строю экстренно отправлялись занимать западную часть укрепрайона. Но было уже поздно. Еще две дивизии 2-го стрелкового корпуса РККА выдвигались в полосу укреплений восточнее и северо-восточнее Минска. На стыке Минского и Слуцкого укрепрайонов оборонялся 20-й механизированный корпус генерала Алексея Никитина. Но полностью занять позиции мехкорпус не успел, и северо-западные подступы к белорусской столице оказались практически не прикрытыми. Советское командование решило распределить силы РККА равномерно по широкому фронту, не посчитав нужным бросить главные силы на оборону Минска и предопределив тем самым разгром. Порой одна дивизия должна была защищать отрезок до 50 км. При такой «дырявой» плотности обороны многие доты пустовали -- для них не хватало бойцов.

"Штаб фронта разыскать не удалось"

Уже 26 июня 20-я танковая дивизия вермахта прорвала Минский укрепрайон. «27 июня 17-я танковая дивизия вышла на южную окраину Минска, установив связь с 3-й танковой группой, которая еще 26 июня ворвалась в сильно разрушенный город», -- вспоминал Гейнц Гудериан, в 1941 году командовавший 2-й танковой группой (в составе которой была 17-я дивизия). Это соединение в составе группы армий «Центр» начало восточную кампанию 1941 года севернее Бреста. Брест был хорошо знаком Гудериану: здесь 23 сентября 1939 года он совместно с комбригом Семеном Кривошеиным командовал парадом, когда была уточнена та самая «новая граница», по которой Брест (после раздела и ликвидации польского государства по пакту Молотова--Риббентропа) в числе других территорий передавался СССР.

27 июня командиру 100-й дивизии Ивану Руссиянову пришлось проводить контратаку без артиллерии и противотанковых средств -- их попросту не было. Комдив, опираясь на свой опыт войны с Испанией, распорядился доставить с Минского стеклозавода 12 грузовиков стеклотары и несколько тонн горючего. Дивизия одной из первых попыталась контратаковать немецкие танки бутылками с зажигательной смесью. В то же время с юго-востока к Минску подошли танки группы Гудериана. Несмотря на тяжелые бои, 27 июня 17-я танковая дивизия немцев вышла на южную окраину Минска, установив связь с 3-й танковой группой. Встретившись, танковые группы наметили очертания «Минского котла». Город был обречен, несмотря на то, что первоначально его штурмовала всего лишь одна дивизия.

Генерал Сандалов вспоминал доклад делегата связи, вернувшегося в те дни в его штаб из Минска:

«Подъезжая к Минску, я уже издали увидел над городом клубы дыма. В городе застал страшную сутолоку. Все улицы запружены бесконечными потоками машин и подвод. Люди стремятся к мостам через Свислочь. Штаб фронта разыскать не удалось... В 15--20 км северо-западнее Минска идут бои с прорвавшимися от Молодечно крупными танковыми силами немцев... Обратно из Минска я едва выбрался сквозь поток встречных машин. Дважды попадал под бомбежку немецкой авиации, в результате которой вспыхнули новые пожары».

Немцы датируют взятие города 26 июня, когда прорыв Минского укрепрайона решил его судьбу, советские источники говорят о 28 июня, упоминая, что «прорвавшийся к Минску передовой батальон 17-й немецкой танковой дивизии был уничтожен». Увы, это практически не задержало оккупантов и даже не успело вселить надежду в жителей города: пока наши войска из последних сил «додавливали» фашистские передовые части, в Минск почти беспрепятственно входили другие немецкие танковые батальоны. Советские танки вернулись в Минск три года спустя, освободив от фашистов город, в котором осталось менее четверти жителей по сравнению с июнем 1941-го.

"Эпоха живого дела"

«Сталинская эпоха вошла в нашу историю и стала ее неотъемлемой частью», -- справедливо констатирует путеводитель по «Линии Сталина». Но в этой книжице, словно списанной с газетных передовиц 40-х годов, речь не об истории -- о мифологии: «Это была эпоха живого дела... Сегодня никто не оспаривает тот факт, что само присутствие Сталина в Москве в октябре--ноябре 1941 года, его твердая уверенность, что столица не будет сдана врагу, обеспечили нашу первую победу в Великой Отечественной войне...Мы исходили из... очевидных и неоспоримых фактов истории. Имя Сталина навеки вплетено в героические страницы Великой Отечественной войны, в венок Славы и Победы, несмотря на трагические события начала войны...». Далее вульгарно панегирическая риторика становится просто кощунственной: «В могучем единении народа велика роль И.В. Сталина. Самой историей ему было предопределено вдохновить народ... Он стал символом надежды на победу и самой Победы».

Иосиф Виссарионович, посети он линию имени себя образца 2010 года, остался бы доволен.