В конце апреля 1880 года профессор гражданского права, член Госсовета, сенатор и наставник наследника престола Константин Победоносцев был назначен обер-прокурором Священного синода. По сути, он стал царским «уполномоченным по православию» и по государственной идеологии вообще. Он находился на этом посту почти до самой своей смерти -- 25 лет. И за эти четверть века, по образному выражению Александра Блока, простер над Россией свои «совиные крыла».

Константин Победоносцев был классическим служакой, профессиональным чиновником, консерватором и охранителем до мозга костей. Его называли «серым кардиналом», «апостолом самодержавия», «великим инквизитором» и даже «вице-императором» при Александре III. В любом случае именно он был подлинным отцом контрреформ 80-х годов XIX века. Но его «дитя» -- самодержавно-полицейская православная Русь не продержалась дольше одного царского срока и стала разваливаться еще на глазах своего «родителя» и радетеля.

Человек, похожий на Каренина

...Любопытный факт: статья совсем молодого Победоносцева была опубликована в одном из сборников «Голоса России», издаваемых в Лондоне под редакцией Герцена. В ней он резко критиковал антигуманные действия министерства юстиции. Чего только не сделаешь по молодости! Но потомкам он запомнился только в зрелых летах -- с сановной осанкой, очень важной особой.

Ходили даже слухи, будто именно с Победоносцева, который к тому времени был членом Сената и Государственного совета, Толстой писал своего Каренина. Жена Победоносцева признавалась, что очень любит этот роман, и когда он вышел, старалась подражать Анне и даже одеваться, как она. Молва неспроста приписывала Победоносцеву основные черты героя Толстого -- уж больно похож. Впрочем, сам Победоносцев с нескрываемым презрением относился к многочисленным сплетням в свой адрес. Он, конечно, знал, что ему приписывают место «первого при фараоне», но сам считал, что все это «фантастические домыслы» и что так судить могут только наивные люди, далекие от знания «кем и как движутся наши административные пружины».

Константина Петровича Победоносцева назначали наставником цесаревича Александра в 1865 году. После скоропостижной кончины старшего брата Николая, с рождения готовившегося занять престол, именно Александр неожиданно для себя самого стал наследником. Но если его покойный старший брат, по слухам, был приверженцем либеральных реформ своего отца Александра II, то будущий Александр III, подобно своему деду Николаю Павловичу, строго придерживался уваровской триады: самодержавие, православие, народность. Не в последнюю очередь таким мировоззрением он был обязан своему воспитателю, который никогда не выходил из роли царского ментора.

Константин Победоносцев вырос в семье московского профессора словесности, отец которого был священником. Отсюда, вероятно, и сохранившееся на всю жизнь сочетание образованности и глубокой религиозности. По уровню интеллекта и государственному уму его сравнивали с Карамзиным и Сперанским. Правда, от одного из них остались реформы, от другого -- фундаментальные труды, а после Победоносцева в основном письма Александру III с предписаниями -- «держать и не пущать». Говорили, что он «крепит» Россию. Оппоненты Константина Петровича утверждали, что он подобен Российской империи в том, что за внушительным фасадом скрываются «потемкинские деревни». Даже его общепризнанная образованность становилась предметом критики: Победоносцева обвиняли в бесконечном цитировании, якобы заменявшем ему собственные мысли.

Но никто, даже самые ожесточенные противники, не отказывал ему в твердости убеждений и духа. Именно эти его качества и сыграли решающую роль в драматических событиях, последовавших сразу после убийства 1 марта 1881 года Александра II.

Мартовские иды

За влияние на нового царя тут же началась ожесточенная борьба. С одной стороны -- влиятельные сановники, практически весь прежний кабинет министров во главе с Лорис-Меликовым. С другой -- фактически в одиночку обер-прокурор Священного синода Победоносцев. Победоносцев бомбардирует новоиспеченного царя письмами буквально через день: третьего, шестого, одиннадцатого, тринадцатого марта. В них два лейтмотива: берегите себя и берегите Россию. В первых двух письмах он настраивает Александра против либеральных реформ нынешнего правительства, страшит ужасными последствиями, призывает к стойкости и мужеству в преддверии решающей битвы между добром и злом.

Главная мысль -- не допустить никаких конституций и продолжения либеральных реформ батюшки, и его погубивших, и империю на край гибели поставивших. Он продолжает пугать Александра тем, что никакие уступки не остановят революционеров, что только борьба с ними «на живот и на смерть, железом и кровью» спасет Россию, в противном случае -- погибель для всех. «Час страшный, и время не терпит: или теперь спасать Россию, или никогда», -- восклицает Победоносцев.

11 марта он пишет даже не письмо, а некий циркуляр, в котором по пунктам, с нумерацией, объясняет Александру -- взрослому человеку и отцу семейства, что он должен делать каждую ночь для обеспечения своей личной безопасности: менять стражу, заглядывать под кровать, диваны и кресла, проверять замки и провода к звонкам. Такая дотошная, даже трогательная опека делала царя по-своему «инфантильным», превращая его в существо, послушное Победоносцеву.

А в письме от 13 марта Победоносцев требует от царя твердости в вынесении смертного приговора народовольцам, повинным в убийстве его отца.

Но решающая битва состоялась раньше -- 8 марта на заседании Госсовета. Выступали действующие министры Лорис-Меликов, Валуев, Милютин, Абаза, Набоков, убеждавшие царя: несмотря ни на что, реформы нужно продолжить. Нельзя повторять ошибки 60-х годов, когда после выстрела Каракозова реформы были заморожены; принимаемые меры есть не конституция, а всего лишь возможность привести общественное устройство в соответствие с новыми реалиями и чаяниями образованной части общества, успокоив «несогласных».

Им противостоял фактически один Победоносцев. Бледный и торжественный, он произнес пламенную речь, в которой с пафосом осудил все либеральные реформы предыдущего правления и уже привычно предрек России гибель, если будет принята «конституция» Лорис-Меликова.

Новый и послушный государь согласился со своим наставником, тем более что это отвечало его собственным представлениям о том, как должна была в дальнейшем развиваться Россия.

Стремясь закрепить успех, Победоносцев -- уникальный случай -- не только собственноручно, но и без какого-либо предварительного поручения пишет царский Манифест о незыблемости самодержавия, который Александр принимает без единой поправки и подписывает 29 апреля 1881 года. После этого правительство его отца уходит в отставку. Начинает формироваться новая власть, и за ее создание отвечает «главный кадровик» страны Константин Победоносцев.

"Лучше революция, чем конституция"

Многие современники отмечали дар нигилистического отрицания Победоносцева, его критический ум и ограничительный характер сознания. Вкупе с твердыми монархическими и православными убеждениями от него следовало ожидать не каких-то созидательных действий, а в первую очередь борьбу с реформами предыдущего царствования. Известный сановник Сергей Витте, также имевший влияние на Александра III, считал, что Победоносцеву не хватало творческой энергии. «Отличный критик, но никогда ничего сам создать не может. Он страдал полным отсутствием жизненного творчества. Этот человек не в состоянии был ничего воспроизводить ни физически, ни умственно, ни морально», -- так говорил Витте о Победоносцеве.

Впрочем, энергии у Константина Петровича было хоть отбавляй. И всю ее он вложил в дело проведения контрреформ. Начал с кадровой зачистки: на пост министра внутренних дел, по тогдашним традициям, по сути, главы правительства, он предложил графа Игнатьева. Но затем, когда тот «додумался» до того, что предложил собрать Земский собор для коронации Александра Александровича, вышел грандиозный скандал. Победоносцев просто встал на дыбы: по его убеждению, в помазании на царство нельзя было допустить даже намека на народное волеизъявление.

И тогда Игнатьев был заменен Дмитрием Толстым -- самым, наверное, реакционным министром в истории России XIX века. Вдвоем с Победоносцевым они составили «политическую парочку», заставившую Россию проглотить пилюлю контрреформ. Хотя творцом был, конечно, Победоносцев, а Толстой лишь исполнял его волю. Так, стараниями обер-прокурора была резко снижена роль суда присяжных, хотя сам он мечтал и вовсе заменить его сословным судом, ограничены гласность судопроизводства и принцип несменяемости судей, а следовательно, и их независимость. Наконец, Победоносцев добился ликвидации автономии университетов.

Народное просвещение вообще было его излюбленным делом. Не веря в возможность «улучшения» человека и создания «идеального» общества, он рассматривал воспитание лишь как процедуру приспособления человека к жизненным реалиям. А потому был сторонником сословного воспитания, убежденным, что человека нельзя отрывать от среды, в которой он родился и вырос: навыки ему нужны именно для жизни среди равных себе.

Неудивительно, что именно он стоял у истоков создания церковно-приходских школ. Ведь, по его мнению, простому человеку вполне достаточно элементарных знаний, и самое главное воспитать его в православной вере, христианской морали и политической благонадежности. Церковь подходила для этого предназначения. Вообще Победоносцев считал государство и церковь единым организмом: государство в нем -- тело, а церковь -- душа. И «душу» Победоносцев «боготворил», считая, что нет иного пути познания Бога, кроме слепого послушания Его воле, ибо вера превалирует над разумом.

При этом, по словам Николая Бердяева, это был теократ в государстве и бюрократ в церкви. Каким бы искренним ни было его поклонение, он никогда не забывал, что в церковных делах представляет волю государства, и даже в них, безусловно, отдавал предпочтение воле самодержавия.

По абсолютному убеждению Победоносцева, все, что делалось для укрепления самодержавия и государственной православной церкви, было залогом благоденствия России и ее народа. «Вся тайна русского порядка и преуспевание наверху, в лице верховной власти, -- наставлял он царя. -- Где вы себя распустите, там распустится и вся земля. Ваш труд всех поставит на дело. Ваше послабление и роскошь зальет всех послаблением и роскошью».

В 1895 году, спустя пятнадцать лет после написания этих строк и через год после смерти Александра III, Победоносцев наставлял его сына на путь истинный почти в тех же выражениях: «Самодержавная власть государя не только необходима России, она есть не только залог внутреннего спокойствия, она есть существенное условие национального единства и политического могущества нашего государства. Как только наше правительство сделалось бы правительством партий, каким оно является во всей Западной Европе, оно стало бы основой и началом угнетения, раздора и гибели, элементом, разлагающим все принципы, на которых держатся нравственные убеждения нашего народа».

Константин Петрович был чистой воды обскурант: русскую либеральную интеллигенцию он считал «пятой колонной» Запада, которая навязывает своему Отечеству чужеродные идеи. Особой критике он подвергал символы западноевропейской демократии -- отделение церкви от государства, суд присяжных, «свободную прессу». Главной мишенью Победоносцева был парламентаризм. Парламент он называл не иначе как «говорильней, служащей удовлетворению личного честолюбия и тщеславия и личных интересов представителей».

Славившийся умением высмеивать наиболее уязвимые стороны своих оппонентов, он не без определенного основания писал о парламенте: «Если бы потребовалось истинное определение парламента, то надлежало бы сказать, что парламент есть учреждение, служащее для удовлетворения личного честолюбия, тщеславия и личных интересов представителей.

...История свидетельствует, что самые существенные, плодотворные для народа и прочные меры и преобразования исходили от центральной воли государственных людей или от меньшинства, просветленного высокой идеей и глубоким знанием; напротив того, с расширением выборного начала происходило принижение государственной мысли и вульгаризация мнения в массе избирателей». И заключал: «Лучше уж революция, русская и безобразная смута, нежели конституция. Первую еще можно побороть вскоре и водворить порядок в земле, последствия второй есть яд для всего организма».

Консерватор в тесном смысле слова

Философ Константин Леонтьев, сам придерживавшийся весьма консервативных взглядов, говорил, что Победоносцев «не только не творец; он даже не реакционер, не восстановитель, не реставратор -- он только консерватор в самом тесном смысле этого слова».

В этом «тесном смысле» Победоносцев и понимал Россию и ее внутренний порядок. Жизнь должна была протекать неширокими, ровными ручейками в прочерченных руслах самодержавия, православия и народности. Все остальные каналы вольномыслия и бесконтрольного потока жизни он перекрывал. Самыми обширными были связи Победоносцева с департаментом полиции, который и контролировал соблюдение всех наложенных обер-прокурором ограничений, подобных епитимьям сразу для всей России.

Именно ограничения были подлинной страстью обер-прокурора. Ограниченная Россия, в которой границы устанавливает он. Главным в подданных была для него преданность, а не способности или даже честность. В чем он и сам не стеснялся признаваться.

Обер-прокурор страдал также характерным предрассудком -- боязнью инородцев. Именно он, еще в бытность наставником цесаревича, постарался привить будущему царю мысль, что во всех бедах виноваты жиды и поляки. Чуть что -- «польская интрига» или «жиды подтачивают устои». Не секрет, что Александр III и сам не любил инородцев, особенно поляков и евреев, так что семя попало на благоприятную почву. В национальном вопросе Александр и Победоносцев были едины в необходимости «сдерживания инородцев» и борьбе против вестернизации России. Собственно, тогда и родился их любимый лозунг -- «Россия для русских».

Победоносцев призывал отказаться от государственной «системы ухаживания за инородцами». Считал, что «жиды одолели Москву». Выражал тревогу, что страстью деревенских жителей стало чтение «сквернейших, развратных французских и английских романов! Ведь это нравственная порча целых поколений!».

Весьма характерно, что одной из самых громких и скандальных протекций Победоносцева было назначение на должность московского градоначальника брата государя, великого князя Сергея Александровича, известного своим дремучим антисемитизмом. Из-за введенных им законов в начале 90-х годов из Москвы выселили тысячи евреев. И совершенно не случайно генерал-губернатор Москвы, ненавистный многим, стал одной из самых привлекательных мишеней для террористов и был убит эсерами в феврале 1905 года.

При этом следует отметить, что в соответствии со своей верой и представлениями о благе Победоносцев творил и благие дела: по некоторым данным, каждый год с 1881 по 1894 год в России открывалось до 250 православных храмов, по его непосредственному ходатайству была оказана материальная помощь знаменитым деятелям искусства -- Васнецову, Чайковскому, Римскому-Корсакову, Рубинштейну.

Государственный дирижер

Но главной, конечно, для Победоносцева была государственная деятельность. На целое десятилетие он вжился в роль «вице-императора», который фактически замещал главу государства, а сам Александр III, постоянно живший в Гатчине, привык к мысли, что всегда есть тот, кто думает за него.

Победоносцев был не просто педант и добросовестный ментор. Это был еще и очень тщеславный человек, прекрасно сознающий свои возможности и вполне пользующийся ими. Ему нравилась роль властителя дум царя, концертмейстера, которому частенько поручали, -- точнее, он брал на себя смелость, -- прямое дирижирование государственным оркестром.

При этом даже большинство оппонентов отмечало его личную честность. Однако кристально «чистым» Победоносцев тоже не был. Ему были не чужды личные симпатии, протекция, защита родственников. К примеру, его тесть Александр Энгельгардт был уличен в махинациях и нанесении ущерба казне. Однако дело было прекращено, тесть был отдан зятю на поруки под залог 50 тыс. руб., которые он так и не отдал.

Долгое время из уст в уста передавалась эпиграмма на Победоносцева, напечатанная в «Вестнике Народной воли» еще в 1884 году. Анонимный автор определял роль и функции обер-прокурора Священного синода так: «Победоносцев для Синода, Обедоносцев при дворе, Он Бедоносцев для народа, Доносцев просто -- при царе».

Победоносцева недолюбливали и при дворе. Особенно за назойливое менторство не жаловала его супруга царя императрица Мария Федоровна. Не сложившееся отношения с ней стали одной их причин потери влияния обер-прокурора уже в начале 90-х годов.

В конце правления «народного царя», как называли Александра III за приверженность русским простонародным обычаям, между ним и всесильным обер-прокурором все-таки пробежала черная кошка. Царь стал позволять себе демонстративно принимать некоторые решения, не советуясь с наставником, обер-прокурор отнесся к этому с нескрываемым раздражением, обиделся и даже посмел писать про свою обиду царю. Но тот уже внимания на Победоносцева не обращал.

Новый фаворит царя Сергей Витте вспоминал, что в 1892 году Александр III как-то признался ему, что благодарен Победоносцеву за победу над смутой в 1881 году, но он уже «давно перестал принимать во внимание его советы».

Правда, упорный обер-прокурор не желал снимать с себя ношу наставника царя, ментора и хранителя престола. И когда Александр умер, попытался сыграть ту же роль для его сына Николая. Никак не мог сойти со сцены.

Надо отдать ему должное -- Победоносцев был принципиален: после того как 17 октября 1905 года Николай II опубликовал Манифест, который фактически вводил столь ненавистную Константину Петровичу конституцию, он тут же подал в отставку с поста обер-прокурора Синода. Тем не менее до самой смерти в марте 1907 года недавний «серый кардинал» империи оставался сенатором и членом Госсовета. Не советовать совсем он не мог.

...Александр Блок говорил, что в «глухие годы» всевластия Победоносцева «в сердцах царили сон и мгла». А Василий Розанов в свою очередь назвал его «фактически червем того растения, к которому любовно привязался: точил и точил, ел и ел сердцевину церкви и государства». В эпоху Победоносцева действительно было «стабильно», но при внешнем фасадном спокойствии и незыблемости внутри бродило и зрело темное недовольство...