10 апреля исполнилось шесть лет со дня смерти основателя московского культурного центра «Дом» Николая Дмитриева. Новое артагентство Improve приурочило к этой дате два концерта самой авторитетной японской новоджазовой пианистки Сатоко Фудзи и ее трио Junk Box.

Напомнив тем самым о любви Дмитриева к японской музыке и его усилиях по ее продвижению в России.

Сатоко Фудзи закончила свой второй, сольный концерт вроде бы нехитрым комплиментом публике: «В Москве гораздо теплее, чем мы думали, даже чем сейчас у нас в Токио. И прием здесь такой же!» Потом единственный раз объявила название композиции -- той, что была на бис: японская колыбельная «Приди, весна». Первый концерт со своим трио Сатоко закончила композицией «Спите хорошо» и добавила: «Без кошмаров!»

Включенность человека в круговорот природы, пожалуй, чуть ли не единственное свойство японского художественного менталитета, которое можно проследить в творчестве пианистки. И показательно, что ее любимая композиция (она исполняет ее постоянно с середины 90-х годов) носит название «Глядя из окна». Никакой другой национальной характерности ни в музыке Junk Box, ни тем более в сольных выступлениях пианистки нет, оказывается, в принципе.

Та же объявленная колыбельная превращается в мажорный рождественский гимн. Другая -- и последняя в ее репертуаре -- традиционная японская мелодия хоть и построена на специфической японской пентатонике, но звучит в интерпретации Фудзи так, что ее нередко принимают за «Тень твоей улыбки» -- тему из известного фильма с Элизабет Тэйлор.

Нет в музыке Фудзи и Junk Box и джазовой афроамериканской стилистики: ни намека на блюз, ни непременной джазовой «раскачки» ритма-свинга, не говоря уж о привычной форме «тема--импровизация--тема».

Зато есть другое: во-первых, как говорил академик Асафьев, «направленность формы на слушателя», причем формы если и не всегда классической, то неизменно соразмерной. В сольном концерте каждая из примерно десятка пьес была выстроена совершенно по-разному -- от почти сонатной формы до свободной фантазии как будто «без темы» (специально объявлялось, что эта единственная композиция написана не самой пианисткой, а Джимми Джеффри, кларнетистом ансамбля Пола Блея).

Вообще если трио Junk Box при всем своеобразии определенно новый джаз, то под композициями/импровизациями Фудзи подписался бы любой член Московского союза композиторов и в то же время любой артроковый клавишник вроде Кита Эмерсона, если бы выбрал акустический инструмент. Но далеко не всякий джазовый пианист повторил бы ее атональные аллюзии, с одной стороны, к «Хорошо темперированному клавиру» Баха и к Альбану Бергу, а с другой -- к эллингтоновскому «Каравану» и «хромающим» бассо-остинато от буги-вуги. Если это и авангард, то, скажем, с человеческим лицом.

Название трио Junk Box почти манифест: это и «ящик для отходов», и на радиожаргоне детали от старой аппаратуры, которые еще могут найти применение. И правда: все три музыканта Junk Box выходят с кучей разных мелких предметов, издающих звукошумы. Среди них есть детские игрушки и единственный в трио высокотехнологичный гаджет -- так называемая электротрещотка (cracklebox) голландского изобретателя-электронщика Микеля Вайсвиша. Ударник Джон Холленбек манипулирует ею так, что, кажется, исполняется какая-нибудь пьеса Джона Кейджа, где музыканты время от времени настраивают радиоприемник.

Свой сольный концерт пианистка начала с пакетом из-под чипсов в правой руке, который в записи или радиотрансляции создавал бы впечатление, что играет старая трескучая грампластинка.

Временами у Фудзи проскальзывали фрагменты каких-то таперских вальсиков, струны рояля начинали звучать как орган, а медные тарелки и связка колокольчиков, взятых у Холленбека, -- как эолова арфа. Натсуки Тамура ухитрялся реветь на своей самой обычной трубе, как апокалипсический зверь. И меньше всего это было похоже на какой бы то ни было джаз. Музыкальные тексты, доносившиеся из «ящика с барахлом», были явно о чем-то таком, о чем джаз, даже самый новый, самый актуальный, в принципе умалчивает.