Прозрачные и полые буквы «г, о, р, е, у, м, у» занимают все зеркало сцены ярославского «Горе от ума». Буквы двигаются вверх и вниз, ездят и открываются дверками, как лифты. В оформлении питерского художника Александра Орлова почудился было оммаж конструктивистскому периоду Мейерхольда, но только почудился -- разудалый спектакль Игоря Селина построен совсем по другим законам.

Режиссер Селин, лет десять назад окончив в Питере курс Геннадия Тростянецкого, дебютировал изобретательными «Эмигрантами», поставленными прямо на лестничной площадке ЛГИТМИКа. Ставил он потом и в Александринке. Чуть позже в московском Центре драматургии и режиссуры выпустил две современные немецкие пьесы, и, наконец, в Ярославле -- «Горе от ума». Параллельно в его работах набирала силу и накладывала отпечаток на стиль, пластику и визуальный облик спектаклей, дурная «виктюковщина», она во многом объясняла любовь Селина к громкой музыке и ложным эффектам. Все эти «вводные» в концентрированном виде были явлены на спектакле «Горе от ума», показанном на «Золотой маске».

В текст грибоедовской комедии вмонтированы целые куски из Лермонтова, Бродского и Пастернака. Читает их со сцены молодой Чацкий -- Алексей Кузьмин, в костюме Ирины Чередниковой похожий на Незнайку в бордовых штанах и с оранжевым галстуком поверх желтой водолазки. Главное переживание этого Чацкого связано с изменщицей Софьей, знойной красоткой, чье лицо крупным планом то и дело проецируется на огромный, во весь задник, надувной шар (то, что это шар, станет ясно только в финале -- когда он монументально сдвинется с места и как катком раздавит Чацкого). Оставлен герою и весь пыл «карбонария», но он, как и многое другое, связанное с текстом и его актерским воплощением, меркнет на фоне убийственно ярких костюмов и тонет в децибелах. Единственным живым персонажем спектакля остался номенклатурного замеса Фамусов -- добрый семьянин и любитель хорошеньких женщин, качающий мышцы на тренажере. Его-то и загребут в финале ребята в черных пальто -- затолкают в раритетный «фольксваген» и увезут. После мелодраматического сюжета вторым по значимости в спектакле становится прямолинейный политический сюжет.

В Ярославле, на родной сцене, этот второй сюжет читается зрителями с благодарностью -- его страшный смысл доходит до самого закоренелого нелюбителя классики. Сила «Горе от ума» для театра Волкова в том, как дико и беспардонно смешал режиссер слезливую лав-стори с темой невозможности выживания в России либеральных идей. Зритель плачет и над разрушенной любовью Чацкого к Софье, и над гибелью свободы. В эту топку брошены шансон, моторно отработанные эротические танцы и стихи русских поэтов XX века. Все горит ярким пламенем. Эффект повышенной громкости и ударных акцентов работает, иначе не было бы бесперебойного успеха в Ярославле и оваций на московском показе. Но в критике на «масочном» показе, декламируемое Чацким «На меня направлен сумрак ночи...» вызвало ярость.

Что ни пассаж -- на всю мощь врубается музыка. Мало-мальское проявление чувства -- танец или видео во всю поверхность громадного шара. В прозрачных лифтах исполинских букв вихляют бедрами мужчины в черных длиннополых пальто и шляпах. Они же -- молчаливая армия незримых слуг вездесущих спецслужб, строчащих доносы по клавишам пишущих машинок. В зрелище, построенном по законам шоу, театральная материя тает на глазах, измордованная до полусмерти.