Очередным номером офф-программы фестиваля стал спектакль бельгийца Яна Фабра, который считается среди европейского театрального истеблишмента чуть ли не самым радикальным хореографом современности. Нужно сказать, что Фабр старательно поддерживает свою репутацию вот уже без малого тридцать лет и, несмотря на престижные ангажементы на Авиньонском фестивале (ассоциированный директор фестиваля 2005 года) и в Лувре (персональная выставка в 2008 году), все еще проходит под лейблами enfant terrible, «разрушитель», «раздражитель»...

Привезенная в прошлом году в Москву новая продукция Фабра «Оргия толерантности» вполне соответствовала репутации автора и показала обязательные для этой категории спектаклей наступание на голову, имитацию сношения, «калашниковых»... далее по списку, даже мастурбацию. Грамотный ритм и провокационная хореография обеспечили необходимый резонанс и дружную овацию с либеральным улюлюканьем.

«Золотая Маска»-2010 решила публику не баловать и импортировала Фабра-другого, камерного и лирического. Another Sleepy Dusty Delta Day Фабр поставил для Авиньонского фестиваля в 2008 году в сотрудничестве со своей любимой исполнительницей и соавтором Иваной Йожич. Сюжет спектакля восходит к дворовой (ОК, в Штатах это называется блюз...) песенке Бобби Джентри, попавшей в чарты Билборда в 1967 году. Это история любви и самоубийства Билли Джо (ставшего за свое благородство Ланселотом) и его сладенькой Принцессы из душного шахтерского городка в южных Штатах. Точнее, показана пара дней из жизни этой самой Принцессы после того как она получила предсмертную записку от своего Ланселота.

Принцесса -- единственный персонаж спектакля, если не считать дюжины канареек в свисающих с колосников клетках, которые, то ли проникшись идеей автора, то ли просто устав с дороги, глупо и беззвучно дремлют даже тогда, когда Принцесса пытается их расшевелить. За шахтерский пейзаж отвечают груды угля с проложенными по ним игрушечными железными дорогами, по которым снуют паровозики. Ничтожность этого постиндустриального антуража подчеркивают гулливеровские размеры Принцессы, наблюдающей за снованием вагончиков с высоты своего великого чувства.

К постановке Фабр подошел обстоятельно и, дав зрителю насладиться томящейся от зноя Принцессой в беззаботном канареечном платье, тут же отправил исполнительницу, Артемис Ставриди, к микрофону, дабы, мерно покачивая бедрами, та объяснила, что же за бумажку она мяла, целовала и толкала под лиф. Зачитав прекрасным посаженным голосом строки из предсмертной записки, внешне похожей на обрывок газеты, Принцесса в конце концов запела балладу про Билли Джо, чтобы уж окончательно объяснить, кто она такая и что с ней случилось.

Закончив лирическую сиесту, Принцесса под скрежещущую гитару в конвульсиях превратилась на время рабочей смены в своего рода экскаватор, исполняющий немудреный хореографический текст, который примерно в равных пропорциях соединял механически-вращательные движения руками и корпусом и статичные мостики с раздвинутыми ногами. Прервав бессмысленный труд, Принцесса напилась пива, принялась кружить и лапать самое себя, изображала писающего мальчика (засунув в трусы бутылку) или измазанную сажей Венеру, охотилась на ленивых канареек, чтобы, всплакнув над потрепанной запиской, на следующий день опять стать экскаватором.

Хореография Фабра иллюстративна, хотя и не буквальна. Доходчиво объяснено, что Принцесса работает, охотится, выпивает... Зрителя не мучают лишними ребусами. Вторичная роль танцев позволяет Фабру спокойно рвать хореографическую ткань при малейшем повороте сюжета, нимало не заботясь о комбинациях и их завершенности. Образный ряд предлагает микс из реприз коверного, романтических аллюзий на жизнь в душной клетке, которую мог разрушить верный рыцарь, фэшн-фотографии (привет длинноногим красоткам на лаковых шпильках Хельмута Ньютона), популярных персонажей Средневековья и Античности (привет авторам обложек Мадонны или Леди Гага в образе Венеры).

Математическое структурирование пространства спектакля с четко дозированной романтичностью и провокативностью, лиричностью и издевкой лишает дворовую историю той пошловато-слезливой искренности, без которой их блюз или наши песни под гитару превращаются в назойливое бренчание раздолбанного радиоприемника в машинах московских бомбил.

После премьеры Another Sleepy Dusty Delta Day Фабр обещал больше ничего не ставить, присовокупив к тому исповедь про умершую мать. Хорошо, что не исполнил обещание -- репутация оказалась бы подмочена, могло бы поубавиться ангажементов.