Если несколько перефразировать одного из персонажей фильма «Поп» (удивительным образом вышедшего в прокат одновременно с «Жаждой»), то Сан Хен (Сон Кан Го), несомненно, являет собой «самый что ни на есть выдающийся пример корейского батюшки». Он вполне искренне верует, внимателен и чуток с прихожанами (но при необходимости рекомендует им не только молиться, но и принимать антидепрессанты), да вдобавок еще отлично играет на флейте. Однако, повинуясь не то жертвенному долгу, не то еще более иррациональным сомнениям, священник отправляется в Африку, чтобы принять участие в смертельно опасном медицинском эксперименте (чаще всего на него вызываются люди, решившие безнаказанно покончить с собой), связанном с изучением загадочного вируса. Поначалу Сан покрывается пятнами и волдырями, испытывает страшные мучения, а в конце концов вроде бы отдает богу душу, но в результате оживает и весь в бинтах возвращается на родину первым исцелившимся из пятидесяти предыдущих добровольцев (людская молва немедленно поднимает эту цифру в десять раз) теперь уже в статусе «забинтованного святого», мессии и чудотворца районного масштаба.

Сам же преподобный чувствует себя несколько иначе: он открывает в себе необоримую жажду крови, сопровождаемую, как водится, еще некоторыми весьма определенными признаками вроде способности скакать по крышам и голыми руками рвать металлические пятаки. Сомнений нет, Сан -- вампир. Он проводит едва ли не каждый вечер у своего друга детства, хворого и недоразвитого Кана Ву (Шин Ха-Кьюн), которому неожиданно помогло благословение «забинтованного святого». Кан же влачит свою жалкую жизнь в в компании деспотичной мамаши (Ха-Сук Ким) и некогда оставленной в доме сиротки Тхэ Чжу (Ким Ок-Бин), забитой лунатички, которой приходится много лет отрабатывать хозяйскую милость в качестве наложницы. Разумеется, в какой-то момент Сан Хен, в котором вампирская сущность все отчетливей берет свое, начинает вожделеть не только крови Тхэ Чжу, но и ее саму. В результате они становятся любовниками и начинают задумываться о том, как устранить вставшие между ними препятствия, и в первую очередь с каждым днем все более омерзительного и невыносимого Кана...

Экранизаций «Терезы Ракен» Эмиля Золя существует немало (впервые роман перенесли на экран еще в 1915 году в Италии; самым известным является, пожалуй, фильм Марселя Карне с Рафом Валлоне и Симоной Синьоре), но ни в одной из них ни о каких вампирах речи не было. Хотя первоисточник дает для подобной трактовки весьма веские основания: в сцене убийства надоевшего мужа на лодке, Камилл (превратившийся в «Жажде» в Кана Ву) кусает пытающегося его утопить Лорана (то есть Сан Хена) не куда-нибудь, а в шею. А уж финал кажется совсем уж недвусмысленным: «Сраженные, они рухнули друг на друга, обретя утешение в смерти. Губы молодой женщины коснулись шеи мужа -- того места, где остался шрам от зубов Камилла»...

Все это явно не ускользнуло от взгляда Пака Чан-Вука, который и трансформировал классический сюжет в грандиозную вампирскую сагу. Она достаточно эклектична. Пака бросает в разные стороны -- от нуара в духе «Почтальон всегда звонит дважды» (и книги, и первого фильма) до вычурного азиатского софткора а-ля «Токийский декаданс», от патетического постмодернизма копполовского «Дракулы Брэма Стокера» до спецэффектной мишуры фильмов о супергероях (прыжки по крышам слившихся в объятиях Сан Хена и Тхэ Джу явственно рифмуются с хрестоматийном полетом Супермена и Луис Лейн над Метрополисом) и последних достижений экстремального хоррора в субжанре «пыточного порно» («Скоро начнется фильм ужасов», -- оповещает Тхэ Джу парализованную мамашу утопленного муженька, усаживая ее перед телевизором ближе к концу. И это ее замечание относится совсем не только к программе передач -- не пройдет и пяти минут, как разразится жуткая бойня). Но даже под самым пристрастным и пристальным взглядом фильм не рассыпается на куски, подобно вампирской плоти под солнечными лучами. А достаточно затертая метафора, уравнивающая страсть и вампиризм, кажется абсолютно свежей -- впервые со времен потрясающего фильма Клер Денни «Что ни день, то неприятности» между «кровью» и «любовью» поставлен столь убедительный и неотменяемый знак равенства.

В предыдущем фильме Пака -- «Я киборг, но это нормально» -- он не без успеха пытался найти альтернативу выводящим из себя своей обыденностью отношениям между людьми в пограничных областях киберпанковского безумия. Но спустя всего три года батарейки у влюбленных андроидов подсели, все вернулось на круги своя, и стало абсолютно понятно, что ответы на вечные вопросы хранятся вовсе не в гипотетическом банке данных вселенского компьютера, а все в той же испокон века бегущей по венам субстанции -- «жизненной жидкости, которая обращается в животном теле, в жилах, силой сердца». Которая и есть жизнь.