Пока придумали лишь две возможные формы существования крупных фестивальных артпроектов. Первый: безраздельная власть куратора, внятная концепция и жесткий отбор. Пример -- кассельская «Документа». Второй: кураторов несколько, критерии отбора более гибкие, проект напоминает лабораторный эксперимент, или workshop. Пример -- франкфуртская «Манифеста». Фестиваль «Современное искусство в традиционном музее», проходящий до конца июля в Санкт-Петербурге под эгидой Петербургского фонда культуры и «Института Про Арте», принадлежит ко второй категории. Единого куратора у него нет вообще. Отбор участников осуществляется в ходе грантового конкурса Фонда Форда. В экспертный совет входят известные искусствоведы: Иван Чечот, Аркадий Ипполитов, Александр Боровский, Екатерина Деготь. Фестиваль нынешнего года -- третий по счету, и его уровень свидетельствует о том, что в отличие от московского Форума художественных инициатив проводится он совсем не зря.

Идея фестиваля на редкость остроумна: десант Contemporary Art в сонное царство двенадцати традиционных музеев. Принципиально отобраны те из них, в которых даже коренные петербуржцы бывали раз в жизни или не бывали вовсе. Во-первых, это музеи-квартиры (Куинджи, Кирова, Набокова, Достоевского). Во-вторых, это замшелые, со стойким запахом формалина и плесени, но своей собственной метафизикой музеи естественной истории (Арктики и Антарктики, Института экспериментальной медицины, Электротехнического университета; сюда же можно отнести любимую народом, но не менее ветхую и одновременно жуткую петровскую Кунсткамеру). В-третьих, это музеи исторические (Александринского театра, Политической истории России, Революционно-демократического движения, Истории Санкт-Петербурга). Когда язык современной культуры атакует застывшие семиотические поля, некогда засеянные зернами советских музейных методичек, результат получается или отличный, или провальный. Все зависит от того, кто кого. Или десант Contemporary Art расшевелит дремлющую под грузом визуальных и словесных штампов экспозицию стесняющегося самого себя музея. Или энергетика культурного учреждения шибанет лазутчика, и с концами. Был человек -- нету. Вошел в музей и не вернулся. Рассмотрим оба случая.

Ушел – и не вернулся

Увы, таких большинство. Жертвами в первую очередь стали те, кто отважился потревожить пыльные архивы естествознания. Случай вполне фаустовский. Еще амбициозный Петр I пытал Вселенную на предмет ее устройства. Каталогизировал, делал чучела, затыкал в пробирочки, расставлял по полочкам, мерил и вычислял. Одной гранью отточенного им камня знаний стал сам красавец Петербург, покоривший хляби земные. Другой, мефистофельской гранью его труда стала макабрическая Кунсткамера -- с заспиртованными уродцами, чучелами и другими жуткими пузырями земли. Туда лучше не соваться -- самонадеянность наказуема. Герман Виноградов посмел и был посрамлен. Из металлолома он сделал звуковые скульптуры. Думал возродить с их помощью ритуал шаманских практик. Но металлолом остался металлоломом. Никакой мелодии из него не выбьешь. В мрачном зале африканского искусства инсталляцию Виноградова вообще можно принять за неубранные после ремонта конструкции. Такая же неудача постигла и Егора Острова. Он тоже соблазнился наукой о точном устройстве мира. В Электротехническом университете (ЛЭТИ), рядом с мемориальным музеем создателя системы радиосвязи Александра Попова Остров решил показать «Видения профессора Попова». Взяв на кафедре электронных технологий стекло с крупным растром, он наложил его на старинные гравюры Хендрика Гольциуса. По мнению Острова, привычный нам визуальный опыт (компьютер, телевидение) скорректирует восприятие древности. Сбудутся мечты Попова, считавшего физику наукой о красоте Божественного промысла. На деле механический союз физики и лирики никаких новых смыслов не рождает. Крупный растр на стекле мешает полноценному восприятию старого искусства. Раздражает и только. Сама выставка с потрохами проглочена экспозиционным пространством: роскошным, кошмароподобным, как ожившая гравюра Пиранези, бункером-лабораторией высоких напряжений, с какими-то подземельями, в никуда ведущими лестницами, зловещими механизмами. Музей победил художника. В такой же шкуре побежденного оказался Леонид Руснак, выставивший скучное видео о технологии политпрогноза в очаровательном, абсолютно самодостаточном шедевре -- особняке балерины Матильды Кшесинской архитектора Александра фон Гогена. Вторичный и маловразумительный проект о женском эксгибиционизме предложили Андрей Чежин и Дмитрий Мишенин в петербургском Музее Владимира Набокова на Большой Морской. Во всех случаях контекст оказывался сильнее текста.

Вошел -- и разбудил

Когда автору есть что сказать по существу, в этом месте, в этот час, диалог с музеем получается вполне внятный. Спящую красавицу Александринку пробудить удалось участникам группы «Новая археология» (автор Олег Головко). В элегантном фойе театра экспонируются прозрачные стеклянные колбочки, в которых лежит пыль. В каждой колбочке -- пыль, собранная со сцены одного из значимых петербургских театров (Мариинского, Эрмитажного, БДТ, Малого драматического, Филармонии...). Сами сосуды, равно как и собранная в них пыль, отражают «характер» театра. Пыль от куртуазного Эрмитажного театра -- с бусинками, блесточками и серебряной крошкой. Собрана она в сосуд, напоминающий грациозную вазу. В грузном БДТ пыль напоминает колорит картины передвижников: серая и тяжелая. Собрана в аляповатый пузатый сосуд. При желании смыслов проекту можно подобрать вагон и маленькую тележку. От темы бренности бытия до темы носителя объема информации. Но правильнее рассматривать проект в качестве удачного и остроумного кунштюка. Столь же удачен и ироничен проект Вячеслава Мизина, Александра Шабурова и Павла Лабазова «Вдвоем против мафии». Это видеофильм, который крутят в Музее-квартире Сергея Кирова на Каменноостровском проспекте. По жанру -- прикольная пародия на любимые петербургские ментовские сериалы (от «Фонарей» до «Убойной силы»). Особенно приятно наблюдать фильм о двух терминаторах в униформе a la «Матрица» в интерьере казенной квартиры первого секретаря Ленинградского обкома. А текстовочки типа «Америка скупает СНГ на корню» или «Кибер-ведьмы кастрируют военные компьютеры» -- вещь посильнее слоганов Generation X Пелевина.

Выдающимся проектом нынешнего фестиваля стал для меня «Случай А.К.» Веры Хлебниковой и Александра Райхштейна в особняке Румянцева (филиал Государственного музея истории Санкт-Петербурга). Прежде чем попасть в нужный зал, требуется пройти через постоянную экспозицию музея. Блокадный Ленинград. Снаряды. Карты. Лозунги. Статистика. Панорамы, на которых застуженный Невский, вмерзший в лед трамвай и люди у костра. Афиша премьеры Седьмой симфонии Шостаковича. Умом понимаешь, что ты на территории величайшей человеческой трагедии. Но хрестоматийная подача (в рамках школьного учебника) притупляет восприятие, погружает в летаргию. Словно это уже было не с нами, а с людьми эпохи каролингов. И тут зал «Случай А.К.». На прозрачных пленках вывешены копии обыкновенных документов обыкновенного человека -- бухгалтера Александра Карякина, жителя деревни Красавино Вологодской области. Документы были найдены в заброшенном деревенском доме в 70-е годы. Стихотворное письмо написано жене 20 марта 1942 года: «Много смерти и много огня/Много кровью набухшего поля/Ты навряд ли увидишь меня/Как ты думаешь, милая Паля?» Карякин с войны вернулся. Следующее письмо датировано уже 1953 годом из санатория под Петербургом, куда Александр Карякин уехал отдыхать. Внезапно что-то происходит в нем. В этом же санатории за несколько дней до выписки он сходит с ума и умирает. Товарищи по санаторию описывают его последние дни. В письме с жалобами жены А.К. на ленинградских врачей упоминается утерянный в «Кардиологической санатории» плащ. Через конкретную судьбу, через ее мистическую параллель с канвой петербургского мифа (город-морок -- безумие -- шинель) мы чувствуем время как рубец в собственной душе. Такое точно не забывается. В центре зала «А.К.» стоит больничная кушетка. Над ней парит «утерянное» пальто. Убеждаешься еще раз: документация жизни -- самая честная на сегодняшний день форма художественного высказывания. Оно не может быть неубедительным.

На тринадцать проектов фестиваля тройка хороших, а один -- выдающийся. Достойный результат. Его можно назвать межеумочным. Ничего плохого в таком определении нет, ведь так же именуется один из фонтанов петергофского парка.