По признанию хозяйки галереи «Наши художники» и куратора новой выставки Наталии Курниковой, название «Парижачьи» для экспозиции творчества русских художников, работавших в Париже, предложила арткритик Ирина Кулик. Она нашла этот неологизм в названии романа Ильи Зданевича 1923--1926 годов. В самом деле словцо красно. Неприкаянные всхлипывания как-то так рисково выворачиваются бесшабашным разнузданным ржанием. Очень точное попадание в сотканный из контрастов и противоречий образ той жизни, что вела российская художественная богема в Париже в годы послереволюционной эмиграции.

В прекрасных залах галереи, что находится в деревне Борки, разместился целый музей российских парижан. Работы все из частных коллекций. Ни в одном госмузее проекта на эту тему подобного уровня не было. Потому созданная по личной инициативе госпожи Курниковой выставка удостоена чести быть включенной в программу Года Франции в России.

Собранная графика и живопись принадлежит мастерам настолько разным, что говорить о единой школе и традиции не приходится. Мирискусничество (Бенуа, Лукомский, Добужинский, Сомов) сосуществует с версиями метафизической живописи (Челищев, Петров-Водкин, Григорьев, Шагал), кубофутуризма и его производных (Анненков, Мария Васильева, Сюрваж, Шаршун, Пуни, баронесса д'Эттинген), импрессионизма (Коровин, Тархов), неоклассики (Яковлев, Сорин, Серебрякова, Чехонин), сезаннизма Фалька, наива Ларионова... Подлинными открытиями для московской публики окажутся экспрессионистические натюрморты Петра Гримма, нарисованные гуашью лирические, в традициях доброго передвижничества пейзажи Михаила Латри, саркастические образы Якова Шапиро. Пожалуй, все работы объединяет высочайшее качество. Да, может быть, еще то, что знаменитый специалист по «русским французам» Ренэ Герра в двуязычном каталоге выставки назвал емким словом «Рассеяние» (памятуя о церковно-славянском выражении «в рассеянии сущие», ставшем названием романа Романа Гуля о жизни эмиграции начала 20-х годов). Слово «рассеяние» тоже бьет в десятку. Расея слышится (ну как же, главная тема Бориса Григорьева, который, по словам критиков 20-х годов, во Франции «пишет Расею, исконную, настоящую, земляную, черноземную»). Одновременно -- расселение на чужбине, рассеяние по свету. И что уж совсем удивительно, та самая рассеянность внимания, что, как известно, не позволила никуда уехать знаменитому персонажу с улицы Бассейной Самуила Маршака. В самом деле, все выставленные шедевры объединяет качество артистической рассредоточенности метода, свободы импровизации, позволяющей утвердить маэстрию как самоцель, сделать вещь, претендующую не на прорыв в области формотворчества, не на революцию в искусстве и социуме, а на место в достойном музее и блестящей коллекции.

Собственно, эта великая «рассеянность» и стала важной составляющей стиля расейских художников парижской богемы, которые начиная с 20-х приезжали в великий город не переворачивать умы и не сокрушать устои, а работать в удовольствие и для заработка. В вечно неустроенной России подобная богемная рассеянность -- роскошь непозволительная, в шикарном Париже -- то, что надо.