Двадцать лет назад он сам выходил на сцену в роли царицы Карфагена -- мгновенно цеплял взглядом партнера, изображавшего троянского героя Энея, замирал в профильной позе, напоминая о рисунках с древних ваз. Теперь Марк Моррис перебрался в оркестровую яму -- он дирижирует небольшим оркестром, который сопровождает его труппу. Царицей же сделал танцовщицу Эмбер Стар Меркенс, но спектакль изменился не так сильно, как можно было того ожидать.

Балет «Дидона и Эней» привезла в Москву «Золотая маска» в рамках программы «Легендарные спектакли и имена». В прошлом, юбилейном для «Маски», году эта программа представляла российской публике Сильви Гиллем, Иржи Килиана и Уильяма Форсайта; теперь в ней числится только спектакль Марка Морриса.

Числится по праву: два десятилетия назад постановка поразила Америку и следом за ней весь мир (кто не попал на гастроли, купил DVD). Моррис взял старинную оперу Перселла (в год постановки ей как раз исполнилось триста лет), согнал певцов со сцены в яму, а саму сцену отдал дюжине артистов своей труппы, что и пересказали в танце трагическую историю из «Энеиды». (Царица Карфагена влюбляется в путешествующего после падения родной Трои Энея; некая ведьма по подлости нрава посылает Энею поддельное послание от богов -- дескать, тот должен немедленно снова отправляться в путь. Он обещает Дидоне вернуться, но та не верит и убивает себя, как только Эней выходит в море.) Главную женскую роль Моррис взял себе -- небольшой (идет лишь час) спектакль стал вызывающей эстетской игрушкой.

Моррис не изображал женщину, не имитировал женскую пластику и повадки. Вся хореография -- от сердечного порыва до предсмертной сосредоточенности, наоборот, была приспособлена именно под мужское тело -- его тело. Сейчас, когда партию Дидоны танцует женщина, из-за этого возникает странная резь в глазах. Эмбер Стар Меркенс совершенно по-мужски закидывает ногу на ногу, вызывающе напрягает бицепсы и жестко фиксирует торс; народ в зале, не знакомый с историей постановки, невежливо разглядывает танцовщицу в бинокли, чтобы убедиться в том, что это не танцовщик. И изумляется: что бы это могло значить?

Вообще-то расшифровка проста и ничуть не нова. Любовь как поединок равных; танец, как это ему свойственно, все абстрактные идеи переводит в очень конкретные ходы. Потому главные мизансцены Дидоны и Энея -- когда персонажи зеркально развернуты друг к другу. Глаза в глаза, лоб в лоб; никакой пощады; никакой слабости.

Той же самой танцовщице -- Эмбер Стар Меркенс -- отдана и роль колдуньи, что стала причиной беды. Если Дидона -- воплощение силы (основательность пластики, надежность ее), то колдунья и ее свита -- воплощение слабости (прорывающаяся суета). То есть спектакль не только пересказ древней love story; это еще и заметки на полях о неизбежной энтропии: победа торопливой мелкой жизни над жизнью величественной. Мелких форм над крупными -- в балете.

«Хор» (то есть кордебалет -- поющий хор стоит в оркестровой яме) создает колыхание жизни вокруг Дидоны и Энея (его роль досталась Крэйгу Бизекеру). Эта центральная парочка монументальна, хор же вздрагивает, пробегает, работает «эхом» и «глушителем эха». И уходит, наконец оставляя Дидону в одиночестве, когда и жизнь уже оставила ее. Кстати, в спектакле Морриса нет красочных деталей греческого мифа -- ни кинжала, ни костра. Дидона медленно замирает, когда парус Энея исчезает на горизонте. Просто перестает дышать.