Фильм «Одноклассники» не будет иметь ни громкой судьбы «Ассы», ни славы «Ста дней после детства», и кассового успеха ему не суждено. Однако и совсем не замеченным, подобно большинству творений наших бывших кумиров, он не прошел. Что-то в нем задело и вызвало некоторое количество положительных отзывов, хотя и не у тех, кому оно адресовалось... Отозвались те, кому режиссер Сергей Соловьев лет тридцать назад в их нежном возрасте что-то такое нашептал... И это что-то они почувствовали в его новом кино.

Соловьев умеет хорошо и вкусно говорить. Его приятно слушать. И не потому, что говорит он умные вещи, напротив, обычно ничего интересного или содержательно важного он не произносит, но в самой манере, в умении складывать слова есть легкость, остроумие в старинном смысле этого слова. Короче, важна форма.

Во множестве интервью, которые перед премьерой охотно у Соловьева брали журналисты, автор полностью раскрывает историю замысла этого фильма и идейную основу его создания.

Поводом к появлению этого проекта стал набросок сценария студентки ВГИКа Сони Карпуниной, ученицы Соловьева, описавшей довольно банальную историю попытки самоубийства своей героини. Такие истории ВГИК плодит во множестве, если судить по опусам его студентов. Но абсолютная немотивированность поведения персонажей, отсутствие жизненного опыта, умения видеть, наблюдать, поверхностность и манерничанье юной сценаристки вдруг показались мэтру чем-то выдающимся... Опять пресловутое нечто, трудно определимое и малопонятное. Соловьев со свойственной ему ясностью описал это так: «Там, даже если бить тебя по голове, абсолютно невозможно было понять, к чему она вообще написана. Это было описание такого придурочного суицида. И была там замечательная придурь, которая меня заинтересовала, я понял, что тут есть что-то родственное мне. Сначала я пытался понять, разобраться, что происходит с этой девочкой, Соню даже много спрашивал, а потом решил -- не нужно выяснять, что там с ней происходит, почему она вены режет. Нужно просто взять саму Соню».

И Соловьев придумал фильм, исходя из того, что его героиней будет Соня, которая сыграет Соню, и все. И за ней все само потянется...

Вот еще одна цитата: «Про кинопрозу надо знать важную вещь: она всегда фигня. И плохие, и хорошие сценарии -- все фигня. Но только за отдельными вещами стоит магия, а за другими -- примитивный жлобский концепт. Я сейчас такой период переживаю -- принципиального отказа от концептов, я уже наконцептился в жизни до отрыжки», Мастер лукавит. Конечно, концепция у него есть, без концепции он вообще ничего не делает, только вот его нынешняя концепция -- она про отсутствие таковой. Поэтому Соловьеву потребовалось противопоставить магию жлобству «концепта», то есть прямого высказывания. После чего можно уже прямо высказываться с полной откровенностью, что, собственно, он и делал.

Итак, идейная часть фильма зиждется на трех китах -- во-первых, Сергей Александрович сформулировал, что «самое важное в жизни человека происходит между двенадцатью и двадцатью годами, а вся остальная жизнь -- это всего лишь расширенный к тому комментарий». Во-вторых, что «нашей молодежи свойственно тотальное нежелание владеть заводами и пароходами. Она не хочет ни призов, ни славы. Просто жить и по возможности хотя бы немножко быть счастливыми -- единственная цель молодых». И в-третьих, что в «наши времена, которые, конечно, представляются мне отвратительными», «ребятам... предлагается одна и та же история, ориентация на успех. Придурочная и несовершенная советская школа никогда такой гадости не предлагала. История личного успеха в школе предлагается одна и та же -- встав на труп товарища, стань на 10 см выше. Полистайте учебники по истории, по литературе... никакой другой идеи, будь успешным, будь успешным».

Из этого, собственно, следует простая формула -- героям должно быть до двадцати лет, они должны отказаться от идеи успеха, а следовательно, от владения заводами и пароходами. Но чтобы отказаться, надо, чтобы их предлагали. И главное, отказ должен быть стихийным, не мотивированным, не осознанным и ничем не походить на концепцию.

И Соловьев рисует схему. Живут дети, учатся в школе, красивый и богатый мальчик и красивая девочка дружат, есть еще третий мальчик, небогатый, и некрасивый, но забавный и свободный. Когда дети кончают школу, их богатые родители устраивают им большой праздник на пароходе и даже дарят золотой слиток, который дети, не зная ему реальной цены, спокойно выбрасывают за борт. Вместе с натирающей ноги модной обувью и заодно уж вообще ценностями старшего поколения. Старшее поколение, владея заводами и пароходами, абсолютно бездуховно, и за душой у него только песня «Я хочу целовать песок» как воспоминание о советской юности, когда у них кроме песен ничего не было... Затемнение.

Прошло три года. И если богатый мальчик вполне склонен подчиниться воле родителей и логике судьбы богатого наследника (он живет в хорошей квартире, готов жениться, купить жене маленький бизнес и не париться, тратя родительские денежки), то красивая девочка не согласна. Она идет на курсы драмы и комедии, слушает там галиматью про какую-то Виолетту (это уже из сочинения Сони К.), режет себе вены тупым ножом прямо в дизайнерской ванне, а когда ее перебинтовывают, подбивает некрасивого мальчика ехать с ней в Питер, чтобы там, покатавшись с ним просто так на кровати, посмотреть на задний двор промзоны, выпить самбуку, познакомиться с бомжом Михаилом Ефремовым и в его компании навестить двор с условной могилой Цоя.

Затемнение. Прошло еще сколько-то. Девочка исчезла. Мальчики ее ищут, мажор дает деньги, а его друг летит куда-то в пляжный рай, на Гоа, где и находит дорогую пропажу, а заодно бомжа-цоелюба и еще зачем-то Даниэля Ольбрыхского, которые тоже ищут смысл в его отсутствии и пляшут на песке -- видимо том самом, о котором, не ведая того, пели родители наших героев.

Девочка не хочет возвращаться в жизнь, полную заводов и пароходов, но оставляет у себя банковскую карточку, присланную богатым мальчиком, потому что ей надо будет на что-то обучать усыновленную индийскую крошку. Бегать по песку без крошки было бы не так эффектно, а маленькая ручонка, цепляющаяся за юбку, -- очень милая деталь...

Вот такое, в сущности, кино было бы, если бы не одно "но". Его снимал Сергей Соловьев, который не любит, а главное, не очень умеет сочинять концепции, и действительно, концепции у него получаются - -дрянь. Но зато у него есть кое-что другое.

И это не тексты, хотя диалоги Соловьев сочиняет хорошо. И не музыка, которую он умеет чувствовать, а реанимированная им песня старой рок-группы «Иван- Кайф» «Штирлиц» («На четвертом месяце радистка Кэт.../Хочется какой-то связи -- связи нет...»), возможно, теперь снова станет хитом... И дело не в камере талантливого оператора Сергея Мачильского, который мог бы волшебным образом преобразовать пространство... Ничего там не преобразовано, все так же банально до зевоты, комнаты, дорога, пляжи...

Но ведь вначале была Соня К. Сегодняшний ангел. Для которого вся эта байда и придумана.

Как в свое время для Татьяны Друбич, четырнадцатилетнего ангела, был придуман идиотский пионерлагерь, этот вожатый с идеей ставить пьесу «Маскарад», какие-то соревнования по прополке, вишневый компот... А нужно-то было только одно -- увидеть Ерголину-Друбич после солнечного удара и умереть -- и через сто дней после детства, и через сто дней после войны, и через три года после школы. Остальное -- самообман умного, но не счастливого человека, который все время пытается найти форму счастья. «Меня же вообще в принципе вообще интересует во всех картинах одно -- движение идеального через реальность», -- объясняет свою позицию Сергей Соловьев. И не обманывает.

Лицо той Татьяны Друбич под венком из цветов и листьев -- вот счастье, и оно совершенно невозможно. Конечно, в Софье Карпуниной, сыгравшей героиню «Одноклассников», нет много из того, что составляло тайну очарования Друбич... Кажется, что это Загремухина сыграла Ерголину -- несмотря на внешнее сходство, на близость интонаций, тут нет и сотой доли таинственной глубины прототипа. Камера мается, пытаясь найти нужный ракурс, но нет, не получается. Не хватает ассоциаций, нет подтекста.

Но все же что-то в этих гладких лицах, бессмысленных взорах, послушных руках и ногах скрыто, какая-то печаль, невозвратность, недостижимость... Отсутствие смысла, ставшая вдруг ненужной книжность. Какая там поэзия, какая проза перед этим щебетом, пошлостью придуманной Виолетты, дурманом невежества, этими сплетеньями рук и ног, тонкостью и молодостью...

Неуловимость этой молодости, за которой всегда подразумевается некое тайное и совершенно невозможное счастье, объясняет все эти странные быть может, но столь частые в истории культуры обольщения. Особенно соблазнительные во времена упадка, когда старые формы ветшают, тускнеют и осыпаются. Тогда вспыхивает надежда, что красота спасет мир, что ее невыразимая и не удостаивающая быть умной природа окажется мудрее всех наших построений и знаний, что кривая вывезет и что где-то там, за горами и за лесами, юной девичьей походкой по алеющему на закате песку идет она... «Идет по росе Хороший Человек, несет свои сокровища, весь просвечивает сквозь платье», -- как писал в своей ранней повести «Затоваренная бочкотара» покойный уже Василий Аксенов.