Перед закрытым еще занавесом на сцену вышел директор театра Владимир Урин и произнес речь. Такие речи говорят на похоронах, когда вспоминают о человеке только хорошее. Вспоминал директор Дмитрия Брянцева -- хореографа, два десятка лет прослужившего главным балетмейстером Музыкального. Шесть лет назад он погиб в Чехии, и теперь театр решил вспомнить свою недавнюю историю и возобновить один из брянцевских спектаклей.

Почему был выбран самый дурной из них -- загадка. Последнее десятилетие жизни Брянцева вообще было небогато удачами: хореограф, прославившийся в свое время телевизионной «Галатеей» с Екатериной Максимовой, то кидался в джунгли запоздалой эротики, то умильно лопотал с детской аудиторией. Но некоторые симпатичные вещи были -- «Призрачный бал», например, или «Суламифь». Одноактный «Бал» возобновили в прошлом году -- ему была оказана честь составить компанию Na floresta Начо Дуато и «Маргарите и Арману» Фредерика Аштона в программе «Шедевры мировой хореографии». В этом сезоне почтить память бывшего шефа балетные сначала собирались просто вечером в его честь (что было бы разумно), но потом решили все-таки возобновить «Укрощение строптивой».

Этот балет на музыку Михаила Броннера, напоминающую о традициях советской эстрадной песни, был поставлен Брянцевым полтора десятилетия назад. И тогда было понятно, что спектакль не просто плох, но плох поразительно, кристально. Но к таким премьерам Музыкального тогда привыкли -- мимоходом посмеялись и пошли дальше. Сейчас же, когда театр уже который сезон подряд рвется в столичные лидеры и гордо соперничает с Большим (порой весьма и весьма успешно: Ноймайера сумели раскрутить на долгосрочное сотрудничество, с Килианом договорились о постановке раньше Большого, заполучили Дуато, что коллегам с Театральной площади только снится), появление «Укрощения строптивой» вызывает изумление.

Дмитрий Брянцев обрубил ветви шекспировского сюжета: у строптивой Катарины нет никакой младшей сестры, которую хотели бы сосватать лучшие кавалеры в городе, но сватовство было невозможно без замужества старшей из сестер. Злобная девица живет сама по себе и сама разгоняет пинками женихов. Те платят разгульному Петруччо, чтобы он за них отомстил, женившись на чертовке. Наемный работник лихо выполняет поручение.

Он тащит девицу под венец, заламывая ей руки и слегка ее придушив; насильно опускает героиню на колени и нагибает ее голову, когда пьяный монах вопрошает о согласии. По сцене Петруччо (Георги Смилевски) ходит с длинным хлыстом и этим хлыстом управляет окружающими. Еще до появления Катарины он отщелкивает ритм выходов своих приятелей; во втором действии у себя дома он хлыстом шугает прислугу. Интонация сменилась: вместо шекспировской шутки на сцене уверенная декларация «баба должна слушаться, не слушается -- бей».

Наталья Крапивина, которой досталась роль Катарины, делает из героини такую злыдню, что становится совершенно непонятно, что это три предыдущих жениха пытались к ней посвататься. Она надувает щеки, набычивается так, словно все время хочет ударить кого-то головой, и судорожно корчит пальцы (ух, сейчас все лицо расцарапаю). В качестве танцевальной характеристики балетмейстер подарил героине только одну особенность: она прыгает, выставляя ногу пяткой вперед, то есть не проскальзывает легко в воздухе, а тупо пропарывает пространство. Георги Смилевски повезло еще меньше -- «речь» героя составлена из обыденнейших комбинаций. Но снабжена при этом ударами хлыста, и выглядит это как речь не очень уверенного в себе человека, старающегося придать себе крутости употреблением обсценной лексики.

Дмитрий Брянцев очень хотел, чтобы спектакль был веселым, и шутил как мог. Главной шуткой этого «Укрощения» стал поющий кордебалет -- в определенный момент балетная толпа открывает рты и с удовольствием дико и нескладно горланит. Еще одна шутка -- у бутафорского осла начинает вращаться хвост. Причем по кругу, как пропеллер. В хореографии юмор поручен стопам «утюжком» и обозначенным ударам в зубы. Обхохочешься.

И все-таки зачем? Зачем напоминать о том, какие у человека были неудачи? Расходящаяся публика озвучивала «теории заговора» (на эдаком фоне свершения нынешнего начальства смотрятся еще значительнее) и «теории милосердия» (чтобы вдове и ребенку авторские денежки шли). Обе теории безумны (репертуар последних лет и так хорош; если хочется помочь осиротевшему семейству, можно сделать это и с меньшими потерями для театра). Но никакой разумной версии не просматривается. Загадка.

Фото ВАДИМ ЛАПИН