Хореограф и танцовщик, выпускник МАХУ, отработавший солидный срок в ансамбле Игоря Моисеева, Николай Огрызков останется в истории прежде всего как основатель и директор первой школы современного танца в Москве. Не танцевального кружка, куда приводят детей для общего развития, не стартовой площадки для желающих кинуться в мюзиклы. Профессиональной школы европейского уровня, выпускники которой без проблем находят себе работу в самых требовательных зарубежных театрах.

Огрызкову было 55 -- соответственно молодость его пришлась на глубоко советские годы. Ансамбль Моисеева гастролировал по миру, и в небольшие часы досуга лихие гаучо и бодрые ведьмы носились по магазинам, решая вечную проблему советских командированных за рубежом, что такого купить на скромные суточные, чтобы выгодно продать дома. Огрызков тоже прочесывал иностранные города, но в поисках классов: его интересовали незнакомые техники, невиданные стили. Тратить валюту на танцы? Многие считали танцовщика сумасшедшим. Он же был фанатом своего дела.

Свою школу он создал почти 20 лет назад и выстроил ее по правилам совершенно ригористским. Практически все негосударственные школы в стране вынужденно преподают все танцы сразу -- немного классики, немного джаза, где-то рядом и танец живота. Огрызков готовил своих учениц (число желающих заниматься танцем девчонок в разы, как всегда, превышало число парней) к строгой профессиональной карьере в строгом искусстве contemporary dance. Пять часов занятий ежедневно, и это после общеобразовательной школы; нет, понятно, что первые два года идут на то, чтобы ребенок и его родители поняли, хотят ли они сделать танец делом жизни этого самого ребенка. Но когда поняли, начинается чудовищный труд.

Результат замечателен, но не очень-то нужен родной стране. У нас ведь не Франция, где поддержка contemporary уже лет 30 стала частью политики министерства культуры. У нас предпочитают поддерживать «классическое» искусство -- в каком кошмарном состоянии ни находились бы некоторые провинциальные труппы и как бы они это искусство ни позорили. Еще находясь в школе, ученицы Огрызкова видели, как их учитель сражается за свою школу -- репетиционный зал в Староконюшенном переулке слишком привлекательное место, чтобы управа не захотела использовать его повыгоднее. Огрызкову мотали нервы, придумывая всякие пакости вроде требования обязательно брать деньги с учеников за занятия, если ученики эти живут не на территории данной управы (а в школе было иное правило: талантливые, но бедные учились бесплатно, и директора не интересовало, где ребенок прописан, в школу ездили со всей Москвы). Ученицы смотрели и уезжали за границу, где их с радостью брали в высшие учебные танцзаведения, находили работу, не возвращались.

Так Огрызков работал для мирового contemporary dance, результаты же его работы в стране были не особенно ощутимы (впрочем, некоторые его выпускницы сами стали педагогами -- может быть, подрастет второе поколение...). Но что-то все-таки срабатывало, и на занятия к нему приходили и ученики МАХУ, чувствовавшие, что родная школа не дает им чего-то важного; некоторые вполне «классические» люди просили у него номера. (Так, заканчивая школу, Мария Александрова на балетном конкурсе исполняла номер Огрызкова Tutu -- о любви и ненависти балерины к балетной пачке; читай, к профессии вообще). Что-то оставалось в головах, что-то оставалось в ногах и, может быть, еще повлияет на будущее танца в нашей стране. Огрызков, которого обычно длительно текущая болезнь сожгла менее чем за год, этого уже не увидит. Его же -- еще совсем здорового, улыбающегося, но все так же бескомпромиссно строгого в профессии -- можно теперь увидеть лишь в документальном фильме Александра Лютенкова «Модерн в Староконюшенном». Хорошо бы канал «Культура» вспомнил об этой картине.