Иногда кажется, что Пиаццоллу можно не слушать -- достаточно читать Кортасара. У них действительно много общего: интонация, скрученная в нежный и тугой жгут, откровенная интимность, тайная нервозность, кристаллы умных форм и этнография в подтексте. Но диалог культурной империи с провинциями по версии Пиаццоллы -- идеологически спокойнее. Может быть, потому, что его эпоха много больше. Пиаццолла прожил 79 лет (с 1921 по 1992 г.), перемещаясь между Нью-Йорком, Буэнос-Айресом и Парижем в поисках рецепта новой музыки в образе танго. Мир счел его чудаком, полюбил и под конец решил, что танго и Пиаццолла -- это одно и то же.

На самом деле от классического аргентинского танго до новой камерной музыки так же далеко, как от гремучей аргентинской реальности до печальных экстраваганций Кортасара. Но кто в нашем доме считает. Раз есть бандонеон (аккордеон в латиноамериканской версии) --значит, классика. Бандонеон, мате, жара, Перон, футбол, «не плачь по мне, Аргентина», кафе, танго, путчи, Борхес, Марадона. В наборе с биркой «этнографический классицизм» маленький бандонеон стоит на крупном первом месте. Но стоит прислушаться к изящным опусам Пиаццоллы, как моментально выяснится -- эта гармошка не только хорошо знакома с аргентинской улицей и с Аргентиной университетов. Она еще на короткой ноге с органным Бахом, в дружбе со скрупулезным Бартоком и выспоренным Стравинским. Композитор как-никак занимался с учеником Рахманинова венгром Бэлой Вильда, потом с Пиаццоллой долго нянчилась мамаша всего послевоенного европейского авангарда Надя Буланже. Всех своих учеников (от Кейджа до Булеза) знаменитая парижанка учила интеллектуальной изощренности, а взглянув однажды на сочинение Пиаццоллы, высказалась: «То, что здесь написано, -- очень хорошо. Но настоящий Пиаццолла -- здесь», и ткнула пальцем в нервную аргентинскую грудь.

«Доверяй, но проверяй», -- подумал композитор и не стал все-таки выносить всякое сопение нутра на всеобщее обозрение. Только самое сокровенное и только в запредельно эстетизированном виде.

Перечень работ Пиаццоллы переваливает за тысячу. Среди них, вопреки расхожим представлениям, не только танго и милонги во главе со знаменитым «Прощай, Нониньо». Еще киномузыка, «Портовая рапсодия», симфония «Буэнос-Айрес», «Симфониетта», опера «Мария де Буэнос-Айрес», одна оратория, несколько джазовых опусов («Саммит» с Джерри Малиганом и «Сюита для вибрафона и Новый танго-квинтет» с Гэрри Бертоном).

Список званий и наград Пиаццоллы открывается в 1953 году первой премией на конкурсе Фабиана Севитски (за «Буэнос-Айрес»), а завершается уже посмертной номинацией на «Грэмми-92» (за лучшую инструментальную композицию -- Oblivion).

Не меньше впечатляют взаимоисключающие характеристики Пиаццоллы: «великий фольклорист», «академический авангардист», «постмодернист», «успешный автор эстрадных шлягеров», «джазовый этнограф».

Пиаццолла внес заметную сумятицу на сцены и в музыкальные энциклопедии. Легкие жанры заблудились среди высоколобых форм. Танго соблазнило оперу. Европеизм сдался колониям. Изощренность спряталась за страсть. Публика совершенно запуталась и полюбила аргентинца всеми пестрыми частичками своего громадного тела. Ювелирные танго теперь играют эстетствующие интеллектуалы (Гидон Кремер, «Кронос-квартет»), страстные академисты (Йо-Йо Ма, Мстислав Ростропович), джазмены и рок-музыканты (Эл ди Меола, Аирто Морейра и толпы их менее именитых коллег).

Широкой публике здесь мнятся сентиментализм и легкость, а софистицированной элите внятен сложный танец нового музыкального языка.

Так или иначе, Пиаццолла стал иконой постмодерна. Он, собственно, и создавал эту эстетику. Она же, неблагодарная, умудрилась сделать автора своим общим местом.

Томительные партитуры теперь пользует всякий уважающий себя современный балет, и под этот же аккомпанемент нудят разные претенциозные телепередачи.

Теперь, чтобы расслышать архаические ароматы композиции и аранжировки, оценить парадоксальность музыки, ее вязкую прозрачность, увидеть в сумраке тончайшие рисунки, а за туманом страсти -- хрусталь манер, Пиаццоллу надо бы сперва забыть. Пока надеяться на это не приходится. Только если время все же справится.