Абсолютно свежий подход к истории российской приватизации на страницах «Вашингтон пост» продемонстрировал российский бизнесмен Борис Березовский. В заметке «Революция вспять» (Our Reverse Revolution) автор очень неожиданно объяснил побудительные мотивы российских властей, затеявших распродажу госсобственности. Вся эта потеха с разгосударствлением собственности, доказывает г-н Березовский, произошла вовсе не в то время и не по тем причинам, что нам всем казалось.

После краткого экскурса в советскую историю (что небесполезно для американского читателя, не особо углубленного в географические и исторические особенности России) -- «Отменив в 1917-м частную собственность, большевики передали все экспроприированные богатства в управление двум организациям, которые должны были стать оплотом советского тоталитаризма -- коммунистической партии и секретной полиции, известной как КГБ» -- автор делает ошеломительный вывод о ключевой роли памятного 1996 года в истории российской собственности. «Именно в это время Ельцин и Анатолий Чубайс решили быстро продать значительную часть государственных активов, чтобы затруднить коммунистам ренационализацию частной собственности после ожидаемой победы Зюганова на президентских выборах».

Получается, что ваучер имени Чубайса (практическую пользу которого не уяснило не только большинство населения, но и большинство партийной номенклатуры) вовсе ни при чем. То есть ни при чем, конечно, не ваучер, а мотивация его появления, проповедуемая в начале 90-х тем же Чубайсом со товарищи из Российского центра приватизации. Их позиция, к слову сказать, весьма рациональна. И состоит она в том, что альтернативы массовой приватизации (которая случилась в 1992--1994 гг., а вовсе не в 1996-м) в то время в суперцентрализованной и катастрофически неэффективной советской экономике просто не было. Уже к 1991 году была фактически утрачена управляемость предприятий из центра: закон «О предприятии» перестроечных времен доразрушил все рычаги, что еще сохранялись у госорганов. Приватизация «нормальная» -- неспешная, штучная и прибыльная для госбюджета - в те времена была просто невозможна. Во-первых, времени не было. Во-вторых, не было специалистов. И в-третьих -- в стране просто не было денег в количествах, достаточных для масштабных покупок собственности. Они были за границей, но иностранные капиталисты не горели желанием тратить деньги на скупку российских предприятий, а российские политики не горели желанием распродавать родину иноземцам.

Так вот, эту хронологию и эти экономические обоснования г-н Березовский оставляет за скобками, упирая на коммунистов образца 1996 года как стимул массовой приватизации. И достаточно вольно при этом обращается с цифрами. Такой, например, пассаж: «К 1998 году 75% собственности было передано в частные руки». Почти правда, только львиная доля от этих 75% сменила собственника до 1995 года, да и то основную статистическую массу составили объекты так называемой малой приватизации, то есть предприятия сферы услуг -- магазинчики, парикмахерские, химчистки.

Вообще определение «почти» применимо ко всей версии коммунистической гидры как катализатора приватизационного процесса. Идея такая в 1996 году действительно витала. Тогда депутат Александр Починок даже публично высказывался в том смысле, что снижение налогооблагаемой базы -- это лучший способ навредить вероятным победителям на президентских выборах коммунистам. Но последовательной реализации этой идеи не получилось. Эпоха залоговых аукционов, возникших на волне коммунистической фобии, закончилась относительно быстро и относительно безболезненно для российской экономики.

Почему американским читателям интересно узнать про российскую приватизацию, понятно. Сегодня в США «российскую карту» разыгрывают республиканцы, обвиняя действующую администрацию в потворничестве коррупции и попыткам российских властей распродать за бесценок кучке олигархов всю собственность. Почему интересно об этом писать Борису Березовскому, тоже можно понять. В его многоходовой комбинации это удобный способ привести американского читателя к мысли, что в России существует угроза авторитарного режима. Он и делает это в заметке «Революция вспять», предупреждая: «На этот раз это будет националистический, а не коммунистический режим, однако цель та же самая: вся власть и все богатства должны принадлежать государственной бюрократии».

Побочный же эффект подобного рода выступлений -- стимулирование антироссийских настроений в их парламенте. Что может привести к прохождению на ура в конгрессе и сенате поправок, внесенных недавно сенатором Хелмсом и предполагающих полное перекрывание всех страховых и кредитных линий между Россией и США. И попутно может свести на нет попытки российского правительства доказать иностранным инвесторам, что инвестклимат в России улучшается.