2010 год принес круглую дату -- 20 лет с начала конца Союза Советских Социалистических Республик. В те позднесоветские годы в процессе бурных конфликтов с человеческими жертвами возникли два феномена, определившие будущий облик власти современных постсоветских государств: частная собственность и национальная идеология. Их развитие в более сложные формы в дальнейшем легитимировало и оправдывало режимы в СНГ.

Благодаря хозрасчету и легализации кооперативного движения советская власть в лице партийных чиновников, директоров предприятий, комсомольского актива на вполне законных основаниях стала конвертироваться в частные капиталы. После принятия закона СССР «О государственном предприятии (объединении)» в 1988 году прокатилась первая волна стихийной приватизации. Необходимость наличия финансов для получения власти и необходимость власти для контроля над экономикой -- эта аксиома у нас родилась в процессе перехода от социалистической экономики планирования и дотаций к рыночным и капиталистическим отношениям. В дальнейшем симбиоз власти и бизнеса только укреплялся.

20 лет назад появилась политика, вышедшая из-под контроля Компартии. Это была гремучая смесь народной демократии, жаждущей «всего сразу», и националистического ренессанса. Во многих республиках Союза массовым предпочтением пользовался дискурс «возрождения нации после эпохи тоталитаризма и империализма». Он же и заложил будущую траекторию развития национальных идеологий постсоветских государств в парадигме деколонизации от советского прошлого. На этой же теме позднее строились доктрины, укреплявшие авторитет новых режимов власти. Интересно, что в тот небольшой отрезок времени на рубеже 1980--1990 годов советский центр пытался с ними «эффективно работать»: обуздать и одновременно использовать этот политический канал для контроля гражданской активности.

Публичной ареной этих процессов явились городские уличные столкновения населения и армии, прокатившиеся по многим столицам Союза. Декабрь 1986 года -- первый массовый молодежный антисоветский националистический митинг в Алма-Ате и других городах Казахстана, его формальной причиной стало снятие с должности первого секретаря ЦК Компартии Казахской ССР Кунаева и назначение этнически русского Колбина. При разгоне в столице начались беспорядки, были убиты люди -- по разным оценкам, от трех человек до десятков.

Другое мощное столкновение произошло в Баку. На фоне нарастающей температуры армяно-азербайджанского конфликта в Карабахе обе республики «обменялись» погромами. С 1988 года началось бегство азербайджанского населения из Карабаха. Митинги в Баку шли постоянно, укрепляя радикальное крыло «Народного фронта», требовавшее изгнания армян из Баку. В итоге так и случилось, органы власти в Москве лишь наблюдали ситуацию.

К началу 1990 года структуры исполнительной власти во многих районах столицы и регионах Азербайджана были блокированы. Стремясь предотвратить угрозу выхода Азербайджана из СССР, 20 января 1990 года в Баку были введены армейские подразделения и техника. В результате разгона митингов в Баку погибло около 130 человек гражданского населения, около 20 военнослужащих, 737 ранено.

Другие по сюжету и культурно-историческим особенностям, но схожие по смыслу события произошли в Тбилиси 9 апреля 1989 года, Вильнюсе 13 января 1991-го, а затем в августе 1991 года в Москве.

Хотя советские массовые уличные акции имели сильную примесь национал-шовинистических настроений, политическая подоплека массовых протестов была одна -- желание освободиться от номенклатурно-партийной системы. Ответная реакция властей тоже вполне понятна. Однако тотальная власть КПСС еще при Брежневе носила номинальный характер. Реальное значение для чиновника в этой системе имела принадлежность к региональным коалициям.

К концу 1980-х борьба межведомственных и клановых интересов достигла такого уровня, что публичные конфликты становились выгодны. Часть партийной элиты не делала ставку на сохранение Союза, часть готова была сражаться за его единство. Учитывая, что кроме партийного руководства свою игру вели КГБ, армия, МВД с их механизмами репрессивного принуждения и влиянием на криминальный мир, движение в сторону массовой дестабилизации было необратимым, а преступления против граждан -- неизбежными.

Сегодня их можно интерпретировать как реперные или наиболее трагичные точки распада Союза, но они во многом и определили последующую идеологизацию взаимоотношений властных элит СНГ между собой. В большинстве стран эти даты укореняются в национальном сознании как ключевые в борьбе за независимость. Кому-то в России это может показаться наивным, но для соседей это именно так. Новую национальную идентичность выстраивают из противостояния «чужому», то есть советскому, имперскому, российскому.

Эти драмы в мартирологе репрессий советской системы, но нередко происходит конъюнктурная подмена и «советское» пристегивают к багажу новой России. Причина известна, мы сами не провели работу в сепарации советского прошлого, не разобрались в том, что необходимо подвергнуть осуждению. Отсюда возникает задача выработки политического ритуала, обозначающего наше отношение к политическому багажу СССР. В отношении сталинского периода это трудно, хотя и возможно -- есть определенное количество стыкующихся между собой интерпретаций того периода. А вот в отношении всего советского наследия это маловероятно -- придется поставить оценку деятельности КПСС как таковой. Назвать же ее преступной у нынешнего поколения властных элит России и ряда союзных нам стран СНГ не поднимется рука -- они выросли из ее лона.