Этот необычный фестиваль родился из кризиса. Не экономического, конечно, а из некоего кризисного ощущения одного из самых известных в России режиссеров, что в то время как вся его жизнь уходит в театр, в профессию, что-то важное, какая-то «настоящая жизнь» проходит мимо, требуя участия. И вот из-за острого чувства, что надо что-то в своей жизни менять, давно задуманный и поддержанный городом фестиваль «Театральное пространство Андрея Могучего» (на котором первоначально планировался только показ на разных площадках семи последних спектаклей режиссера) обрел какой-то совершенно необычный формат. И стал событием, значение которого для всех его участников да и для города в целом еще предстоит оценить.

Разумеется, задуманная театральная программа шла своим чередом, на спектакли (особенно на «Школу для дураков», которую в Питере не видели уже шесть лет) было не попасть, но главной для режиссера и его команды все равно оставалась вторая часть фестиваля -- программа «Не о театре». Замысел Могучего был в том, чтобы собрать вокруг себя друзей и единомышленников -- всех тех, с кем он в последние годы работал, общался, дружил или только хотел дружить, -- и вместе сделать что-то необычное, непривычное для себя, чего как-то невнятно хотелось, но не приходило в голову да и не было повода сделать. На все время подготовки и проведения фестиваля его команда оккупировала пятый этаж лофт-проекта «Этажи», безостановочно сочиняя новые события и меняя намеченные планы. Вокруг уже вовсю бушевал фестиваль, но «мозговые штурмы» за длинным столом посреди галерей это не останавливало. Программа «Не о театре» получила девиз «Жизнь без денег» -- на все ее мероприятия был свободный вход, и молодая публика, придя на какое-то выступление, показ, лекцию, уже не уходила до ночи, погружаясь в буквально физически ощутимую тут коллективную творческую атмосферу.

Открывался нетеатральный блок фестиваля вернисажем Александра Шишкина, сценографа, с которым Могучий работает уже много лет. Совсем недавно Шишкин неожиданно вернулся к станковой живописи, и открытие выставки его работ в галерее, где должны были происходить события «Не о театре», думали сделать солидным, академическим стартом программы, но все-таки не удержались и устроили театр. Вход в галерею заклеили бумагой, а когда ее разрезали, оказалось, что весь зал заполнен дымом, и в постепенно рассеивающемся тумане проявляются шишкинские полотна, а на полу, разбрасывая вокруг себя шишки, сидит медведь (то есть актер в маскарадном костюме). Дальше все шло в том же духе. Показы мультфильмов, видеоарта, лекции «Воскресной школы», чтение Львом Рубинштейном своих стихов, а драматургом Константином Учителем -- документальных текстов в джазовом сопровождении шли через перегородку от живописи -- в галерее «Чугунный пол», где по стенам были развешаны очень выразительные «почеркушки» того же Шишкина -- по его выражению, «потоковая графика».

Но самое интересное, конечно, происходило там, где был вызов, где развитие событий выглядело непредсказуемым. Во-первых, на занятиях с детьми. И если никто не сомневался, что мастер-класс по детской клоунаде лицедей Анвар Либабов вместе с веселыми девушками из группы «Клоун-герлз» проведет отлично (хотя им изрядно досталось от толпы буйных малышей из детского дома), то как пойдет урок рисования с той же жадной до впечатлений детской кодлой у кабинетного художника Александра Шишкина, было неизвестно. Но эту картину стоило видеть: весь этаж застелили белой бумагой, и четыре десятка детей, взяв в руки ведерки с красками и кисти, под руководством «дяди Саши» стали, жутко галдя, на полу «рисовать музыку» (музыку обеспечивал Константин Учитель). Уже через 15 минут ведущий урока был в мыле, а ученики -- с ног до головы в краске, но заряд энергии, полученный от детей, Шишкин так и не мог растратить до конца фестиваля.

Следующим вызовом был шугейзинг-джем участников фестиваля под руководством композитора и музыканта из театра АХЕ Андрея Сизинцева. Тут, конечно, главное было в том, чтобы реализовать мальчишеские мечты: для джема в «Этажи» привезли девять бас-гитар, трубы и две барабанные установки. Могучий, как настоящий рок-музыкант, нацепил черные очки, и первый взял в руки гитару. Шишкин, Максим Исаев из АХЕ тоже взяли по гитаре, другой ахешник -- Павел Семченко взял трубу, к барабанам поначалу сел Сергей Шнуров (в фестивале он участвовал с лекцией «Невозможность искусства» -- тоже вызов!). Зрители сели на пол. Как написано в словарях, «слово Shoegazing буквально переводится как «уставившийся на ботинки» -- музыканты шугейзинг-групп во время исполнения своих песен стоят совершенно неподвижно, смотря в пол (хотя на самом деле они смотрят на гитарные примочки под ногами)». Вероятно, готовясь к концерту, Сизинцев думал, что его «музыканты», последний раз державшие в руках инструменты еще в школьные годы, от испуга будут стоять столбами, но все случилось наоборот. Все носились, скакали и изображали настоящих рок-звезд, музыканты менялись, кто-то пел, кто-то читал, и в звучании этого дилетантского джема вполне реализовалась главная, по словарю, отличительная музыкальная черта шугейзинга -- «обилие гитарных и синтезаторных эффектов -- так называемая стена звука, в которой сливались и вокал, и мелодия». Общий восторг был таким, что к финалу все музыканты, продолжая играть, повалились на пол и уже лежа заканчивали свой джем.

Ну и, наконец, самым непредсказуемым было закрытие фестиваля, строящееся вокруг показа спектакля «Между собакой и волком» в театре «Балтийский дом». В гигантском центральном фойе «Балтдома» еще днем устроили «Артбарахолку», куда питерские художники нанесли своих работ самых разных достоинств, начиная от девичьих побрякушек и картиночек «арбатско-салонного» толка до отличных галерейных работ видных питерских авторов. В то же время в боковом фойе композитор Александр Маноцков принялся с 50 заранее записавшимися волонтерами за сочинение и репетиции арт-моб-оперы «Яйцо!» на хрестоматийный текст «Курочки Рябы». Какие-то невероятные перепевы, заплачки, речитативы с топотом и хлопаньем, взвизги и глиссандо -- все шло в дело, певцы «с улицы» с восхищением входили в композиторскую и певческую кухню, будто готовы были теперь заниматься этим всю жизнь.

Первый раз «Яйцо!» спели прямо перед началом спектакля, расчистив в фойе пятачок для хора и дирижера. После спектакля вывалившаяся из зала толпа (а «Балтдом» вмещает 800 человек) увидела, что фойе уже все застелено белой бумагой, белыми были и скамьи, и длинные столы, на которых лежали караваи хлеба и приготовленные стаканы с вином. Вот тут «Яйцо!» еще раз спел хор, а второй раз -- все зрители под страстным дирижерским управлением Маноцкова. Ну а потом начались самые необычные «застольные песни», которые мне приходилось слышать, -- Маноцков с коллегами запевали, а зал им вторил (листки со стихами Лермонтова, Державина и даже Хармса лежали на столах). Все это плавно перетекло в традиционные казачьи песни. Было поздно, зрители постепенно расходились, продолжая что-то про себя мурлыкать, но группка поющих еще долго сидела посреди фойе. И действительно было ощущение, что итог этого фестиваля для каждого тут больше и существеннее, чем просто завершение еще одной, пусть даже очень успешной программы мероприятий.