Скромный формат фестиваля в этом году не помешал фесту быть очень разнообразным: участники рассказывали истории любви, экспериментировали с чистой формой и выступали в роли наблюдателей-хроникеров общественных перемен. О спектаклях москвичей Анны Абалихиной (Out/in, в котором тело танцовщицы переживает возможные только на Солярисе трансформации), Александра Пепеляева («Старуха и...», еще одно исследование любимого хореографом Хармса) и Александры Конниковой с Альбертом Альбертом («М23», редкая в contemporary dance семейная история) мы писали в мае, когда они по очереди выпускали премьеры, теперь собранные в фестиваль. Сегодня поговорим о гостях столицы.

Ирина Брежнева, сочинившая в Кирове спектакль «Минус версия», впервые представляет свою работу в Москве, и дебют вполне удачен. «Проект «Миграция» -- танцпроект, выросший в недрах Кировского ТЮЗа: на сцену выходят артисты, в иные дни занятые в обычном драматическом репертуаре. И сам спектакль Брежневой, сделанный в соавторстве с режиссером Борисом Павловичем, существует на грани драмы и танца -- слова в нем так же важны, как и движения, недаром разумно чувствующий время театр пускает под потолком английские титры для возможных иностранных зрителей.

Жанр «Минус версии» можно определить как «живой журнал» -- некий аналог дневника; еще он в родстве со спектаклями Евгения Гришковца: сознательное наведение мостов между личными воспоминаниями автора и воспоминаниями каждого зрителя, желаемый эффект -- «да-да, у меня так же было». Ну или почти так. Или не так, но у подруги вот точно так.

Детские вопросы престижа -- о, этот ужас, этот кошмар. Героиня повествует о секции гимнастики, которую она посещала, бегает по сцене с булавами и довольно ловко ими жонглирует. Но... «Я тренировалась в «Шиннике». Это было позорно». Не позорно в «Родине», она туда перешла, но на соревнованиях ее случайно записали как спортсменку из «Шинника» -- и хохочущий зал как один вспоминает собственные детские трагедии по такому же идиотскому поводу. Героине явно кто-то говорит про неправильную осанку, не так поставленные ноги -- и только что вполне изящная девушка вздымает плечи так, что голова в них тонет, и начинает передвигать конечности, словно к каждой из них привязана швабра. Чудовищная важность чужого взгляда; отец, исчезнувший с горизонта и объявившийся, когда дочери было 14, он обнял ее -- девушку стошнило. Монологи розданы нескольким танцовщицам, биографии разные, на сцене возникает и футбольный матч, когда девчонку -- «своего парня» поставили в ворота, и круизный теплоход, когда тихая девочка влюбляется в ресторанного, судя по всему, певца, -- но мелкость события и громадье переживаний одни и те же.

В отличие от Ирины Брежневой работающая в Челябинском театре современного танца Ольга Пона, можно сказать, ветеран отечественного contemporary dance и в столице бывала не раз. Теперь она привезла спектакль, который эксперты «Золотой маски» сочли одним из пяти лучших в стране (из постановок прошлого сезона), -- «Мужчина -- это такой мужик, который нашел his own identity».

Пона решила разобраться, что произошло с отечественными мужчинами за минувшие двадцать лет, выяснить, изменилось ли в них что-нибудь. В течение получаса шесть танцовщиков меняют темп движения с мягкого полузвериного перетекания (выход на четырех конечностях, разворот в мостик и естественно-ленивое, плавное существование, ровное дыхание мускулов) на стремительный современный ритм и вызывающую походку презентующих себя на подиуме победителей жизни. Чисто технически это сделано безупречно, но возникает странный эффект: вот те полузвери-полулюди, что были в начале спектакля, смотрелись обаятельнее деловитых джентльменов. Хореограф дала им больше грации и больше свободы, и, кажется, впервые идея о «собственной участи, собственном пути» страны изложена в танце так, что не вызывает привычного цивилизационного раздражения.

А из Европы, давно все понявшей про собственную участь, на наши реалии засматривается Мартин Форсберг -- шведский хореограф минувшим летом сделал танцпроект «Работа». Занял он в этом проекте наших молодых танцовщиков и бабушек, обычных московских пенсионерок. Периметр сцены заставлен некрашеными заготовками для матрешек, на сцене несколько стульев и стол. Четыре парня тихонько разговаривают с тремя почтенными тетушками (текст неотрепетированный, естественный -- что-то там про Нобелевскую премию Обаме донеслось), иногда поднимают их на руки, водружают на стол, аккуратненько снимают. Вскипает электрочайник, разливается чай... Форсберг хотел, кажется, создать ситуацию общения, интереса друг к другу разных поколений. Совсем не вышло -- бабушки существуют сами по себе, молодые люди сами по себе. Бабушки хлопочут, периодически забывают, куда должны двигаться -- в более или менее импровизационном спектакле импровизация для них невозможна, они привыкли быть направляемыми всю жизнь. А танцовщики тихонько показывают им дорогу -- вежливо-вежливо, но с абсолютным превосходством. Когда же танцовщик получает соло (а двигаются парни просто замечательно), наступает черед бабушек смотреть на них свысока. Это все ерунда, вот мы-то в жизни наломались -- ясно написано на их лицах. И трудно сказать что-нибудь более точное о взаимоотношениях Европы и России.