|
|
N°228, 10 декабря 2009 |
|
ИД "Время" |
|
|
|
|
Чувство стены
Come, been and goone Maйкла Кларка на берлинском фестивале Spielzeit'europa
Танцсезон Spielzeit'europa собрал звезд первой величины -- Саша Вальц, Пина Бауш, Робер Лепаж с Сильви Гиллем и Расселом Малифантом. Теперь вот Майкл Кларк с немецкой премьерой Come, been and goone («Пришел, был и ушел»), впервые показанной на биеннале в Венеции.
Кларка у нас почти не знают. Хотя все, кто любит большое кино, видели его в роли Калибана в фильме Питера Гринуэя «Книги Просперо», а интересующиеся большим балетом встречали «Весну священную» Майкла Кларка в номинациях на Бенуа де ля Данс -- 2007. Между тем Кларк на сцене уже 25 лет, если считать с основания его компании, и все 30, если начать с работы в знаменитом Ballet Rambert, где шотландец, получивший образование в школе английского Королевского балета, делал вполне успешную карьеру танцовщика. Пока не посетил летнюю школу Мерса Каннингема и Джона Кейджа в Америке, а это такой пункт в биографии, после которого каждый мало-мальски талантливый человек непременно «взрывается».
А Кларк не то слово какой талантливый. Восьмидесятые пропитаны его экспериментами и сотрудничеством с актуальными художниками, перфомерами и музыкантами вроде артпанк-группы Wire, композиции которой звучат в Swamp, также показанной на Spielzeit'europa. Вещь 1986 года, видимо, для того и выбрана, чтобы напомнить о временах, когда Кларк, удивляя одним проектом за другим, заработал репутацию «непредсказуемого мальчишки», хорошее образование из которого хоть и прет со страшной силой, но совершенно его не отягощает. Swamp -- визитная карточка особых пристрастий Кларка. С одной стороны, он выглядит правоверным классиком-модернистом, который с линейкой бегает за танцовщиками, выверяя углы всех этих набивших оскомину еще со времен Каннингема балансирований на одной ноге с разворотами тела во все стороны и на все градусы. С другой -- абсолютным панком, для которого перфекционизм -- что-то вроде аристократической болезни или наркозависимости: не можешь вылечиться -- используй.
В Swamp Кларку удается создать хореографию абсолютно психоделическую, зомбирующую ритмическими повторами, но при этом легкую и не занудную. На образ балета как «странного места» работает все: черные декадансные пятна грима на глазах танцовщиков; имитирующий вспышки сканера свет от Чарльза Атласа, крестного отца видеоданса и постоянного соавтора Майкла Кларка; не говоря уже о загадочном «коллективном теле» труппы Майкла Кларка. Оно настолько не идеально, что кажется, с такой компанией только в цирк: перекачанные крепыши, моторные классички, парочка откровенных пенсионеров, и отдельно огромная девица с формами метательницы дисков, наряженная в самый эротичный костюмчик и постоянно выводимая Кларком на передний план. Но будь они другими, мы бы многое потеряли.
Во второй вещи, ради которой и привезли Michael Klark Company в Берлин, празднующий и на Spielzeit'europa 20-летие падения стены, -- ощущение, что проваливаешься в эпоху не знавшего границ креатива, только усиливается. Оттуда и композиции раскрученной Энди Уорхолом The Velvet Underground, Игги Попа и Дэвида Боуи. И промелькнувшие на видео картинки: уорхоловские бананы, голые тела, располневшая Мона Лиза да парочка горилл. Быстро, неназойливо. Потому что было, прошло, и даже если что имело смысл, то давно его потеряло. Come, been and goone -- оммаж веселому хулиганству 70--80-х, тому восторгу быть в оппозиции, который и заставлял тащить на сцену все, что можно было заново примерить. Будь то старые пуанты под новые ритмы или пара-тройка виляющих голых задниц. Кларк, Атлас и дизайнер Стиви Стюарт показывают эпоху как картинки с разобранной временем выставки. По ходу подмигивая всем, кого любили. Танцовщики в костюмах, делающих их похожими на тореадоров и одновременно каннингемовских «Птиц побережья», важно вышагивают, выпятив животы и откинув плечи. Застенчивые трансвеститы носятся с блестками на сосках, в женских атласных боди, нарисованных поверх телесного цвета трико. Пластается на полу великанша, и глаз от мук ее большого тела, истыканного резиновыми ножами, не оторвать. А когда начинают молотить сцену пуантами длинноногие герлз в красном трико и полосатых рубашечках, напоминая о скорости культовой «В комнате наверху» Твайлы Тарп, зал уже ревет от восторга.
Но Come, been and goone рисует и другую, довольно печальную картинку, напоминая о настоящих героях, которых у Майкла Кларка в этом спектакле ровно два. Это Дэвид Боуи сам, не объявленный в программе, но как бы внезапно появляющийся на сцене. Лысый, расслабленный, умеющий с обаятельной ленцой строить фразу с чего угодно -- левого пальца правой ноги или вывихнутого плеча; шлепающийся на пол как куль с песком, поднимающийся с легкостью кинотени... Кларк на две минуты как будто вырубает свет в своем шоу. Нет никого. Даже когда на заднем плане появляются три голые попки, все смотрят только на Кларка. А когда он исчезает, свернув себя, как коврик, и укатив в кулисы, берлинцы, никогда не аплодирующие во время спектакля (исключением не стала и великая Сильви Гиллем), захлопали. Не сдержались.
Другой герой, и, наверное, самый главный, появляется на экране. И зал снова забывает обо всех, кто трудится на сцене. Дэвид Боуи -- молодой, худой, похожий на инопланетянина в луче света, поет о влюбленных, встречающихся под Берлинской стеной.
По легенде песня «Герои» написана в Западном Берлине в 1977 году -- музыка была готова, слова не шли, и тут Боуи с коллегами выглянули в окно, на высившуюся в 20 метрах стену. Там, прямо под вышкой с охранниками, каждый день встречались мальчик и девочка. Они могли крутить любовь где угодно, комментировал позднее Боуи, но им так хотелось чувствовать себя преступниками, что они упорно лезли под стену.
Возможно, Кларка тоже вдохновила эта история. И ему захотелось напомнить о временах, когда личностей было больше, чем танцмашин, песни находили за окном, а не в компьютере, а в спектакль могли затащить хоть слона, если у него было «чувство стены». А может, хотел посмеяться -- и над собой, и над всеми потерявшими стену героями.
В финале он еще раз выходит на сцену. Идет себе в желтеньких бермудах и капюшончике мимо трудолюбиво потеющих артистов -- как будто стар, устал и все ему фиолетово. Потом останавливается, закидывает голову и выпускает изо рта фонтанчик. И уходит.
Ольга ГЕРДТ, Берлин