Если бы Франсуа Озон не снимал фильмы и не ставил пьесы, вероятно, он нашел бы себя в цирке. Цирк Франсуа Озона был бы прекрасен: никаких бородатых женщин и лилипутов. Только блестки, гимнастки на проволоке, ностальгический оркестр, сеансы магии, номера с перепиливанием женщин под легкие шансоньетки.

В фильме «8 женщин», открывшем Московский кинофестиваль, Франсуа Озон перепиливает сразу восемь французских див, а вместе с ними и современное кино. Пока Катрин Денев, Фанни Ардан, Изабель Юппер, Эммануэль Беар и другие актрисы ищут убийцу, Озон ищет женщину и новую формулу европейского кинематографа.

В фильме только один мужчина -- покойник. Несчастный глава большого семейства, включающего жену, дочерей, невестку, сестру и прочих родственниц, а также двух служанок, получил удар ножом в спину, лежа в собственной постели. Телефонный провод обрезан, машина не заводится, снег перекрыл все дороги, и собравшиеся в доме женщины понимают, что одна из них -- убийца. Затянувшееся на сутки расследование поднимает на поверхность отвратительные тайны и тайные страдания, слезы и страсти, обнажая зависимость всех этих женщин от убитого и одновременно его трагическую ненужность.

Однако в балаганчике Озона разыгрываются драмы куда более серьезные. Разумеется, все присутствующие женщины -- убийцы. Каждая из них всадила нож в спину французского кино, доведя до элегантного абсурда тот или иной типаж. Похоронив навеки дневную красавицу с ее фантазмами, распутную горничную с чулками и фартучками, femme fatal с перчатками и длинными сигаретами и прочих знаменитых француженок. Каждая из них исполнит на прощание музыкальный номер, трогательный или забавный, безупречно стильный, как сами 50-е, когда и происходит действие. Помашем им вслед: прощай, моя наложница, я буду скучать...

А что делать? На дворе новое время, и пожелтевшие кружева психологической драмы распадаются прямо в руках. Как и в «Каплях дождя на раскаленной крыше», Озон снимает безупречно актуальное кино -- антидогму. Поиск чувств и художественной истины через психологизм, отчаянное насилование реальности цифровой камерой или реальный секс окончательно задохнулся в совершенстве «Интимности» Патриса Шеро и в перверсивном блеске «Пианистки». И Озон делает шаг назад, к элегантному формализму мюзикла -- шляпки от Диора, интерьеры пятидесятых, эстрадный шансон, к условности фарса, в котором подлинное чувство и настоящая боль пробиваются только в незамысловатых слащавых песенках. Так Баз Лурман мог бы экранизировать «Идиота» Достоевского. Так Такаси Миике мог бы экранизировать «Трамвай «Желание».

Впрочем, для Озона Баз Лурман слишком простодушен, так же как Достоевский чересчур сложен по сравнению с бульварной пьесой Робера Тома, по которой поставлен фильм. Романтический поп-арт Франсуа Озона ближе всего к философии Энди Уорхолла, чьим художественным методом была мода и ее разрушение. Превращая в чистый стиль пьесу Фасбиндера или пьесу Робера Тома, Озон тут же разрушает его внезапной болезненной интонацией или убийством, где кровь оказывается настоящей, и снова ускользает к своим шляпкам и песенкам. Как мошенник из рассказов О`Генри продает нам подслащенную воду вместо лекарства, а мы пьем -- и выздоравливаем.

«8 женщин» -- это веселое, ласковое солнце французского кино. Возможно, краденое.

Только это уже неважно.