Театров при тюрьмах и исправительных колониях сегодня больше, чем слышно про них. Заключенные объединяются по инициативе или с позволения администрации в группы -- как правило, однополые и, как правило, любительские, -- чтобы в свободные от казенной работы часы создавать спектакли. Театральное движение в российских местах заключения на подъеме, расти ему помогает помощь из-за рубежа: методическая, как, например, прошлогодние петербургские семинары специалиста по тюремному театру Йона Йонсона, или финансовая, как помощь Фонда Сороса, делегации Европейской комиссии, благотворительных фондов и правозащитных групп.

Спектакли, созданные заключенными, адресованы локальной публике -- пусть и многочисленной в силу переполненности мест заключения. Единственное исполнение для вольных зрителей -- премьера «Юноны и Авось» Вологодской женской ИК-1 в городском театре драмы в прошлом сезоне -- остается исключением.

Исключением остаются и спектакли по пьесам, написанным самими заключенными. Однако авторская драматургия для заключенного -- уникальный путь общения с открытой аудиторией. Пьесы могут прочитать и поставить, в том числе на профессиональной сцене, опубликовать, перевести в другой стране и другом времени, куда не попадут не только заключенные-авторы, но и их вольные современники.

Первый проект театра новой пьесы в местах заключения -- эксперимент, начатый театром Шаховской женской колонии строгого режима и молодыми драматургами из группы «Документальный театр».

Психотерапевтический театр при ИК-6 ГУИН МЮ РФ по Орловской области начался в прошлом мае с кружка Галины Рословой. 24-летняя девушка, выпускница экспериментального курса местного психфака, штатный психолог ИК, увлекалась любительским театром и собрала по добровольному согласию заключенных в любительскую группу. Медик Андрей Князев, начальник санчасти, отвозил в московский Фонд Сороса отчет по очередному гранту на улучшение медицинских условий в колонии, увидел в приемной плакат программы «Культура» и привез в колонию образец заявки. Елена Зеленцова из Фонда Сороса свела Галину Рослову с московскими драматургами из «Документального театра». Галина Рослова и драматурги решили работать вместе: создать документальные пьесы о женщинах из колонии, а с заключенными провести семинары, в результате которых женщины сами станут писать пьесы. В апреле на сбор материала и на занятия с женщинами-заключенными отправились драматурги, режиссеры, фотографы и психолог. В мае на амбициозном фестивале «Новая драма» были представлены первые результаты общей работы.

Театр заключенных

Театр заключенных -- поле, на котором жива память о лагерных театрах тоталитарных режимов и на котором работают сегодняшние прогрессивные театры Европы. Для первых театр был развлечением и привилегией, для вторых театр -- средство реабилитации осужденных. Полин Глэдстон, соруководитель Объединения поддержки театра преступников, в бюллетене Британского совета отмечает самые простые и неизбежные выгоды театральной работы для заключенных: «Она влияет на основные навыки -- грамотность, счет. Работа с драматическим текстом учит новым словам, сложным идеям, развивает устную и письменную речь. Драма облегчает возможность языковой коммуникации и в речевом общении, и на письме». И психологический эффект, который гарантирован участнику тюремного театра: «Через контакт с педагогом многие встречают человека, которому интересны их способности и навыки».

В Англии театров для заключенных немало. Но единственный театр новой пьесы для женщин-заключенных -- «Клин Брейк» (Clean Break); год за годом там ведут семинары по актерскому мастерству и драматургии в тюрьмах и заказывают профессиональным молодым писательницам с воли пьесы для своего репертуара. Чаще, чем можно подумать, в результате таких семинаров рождаются хорошие пьесы и новые имена. Профессиональный театр отторгает необученных режиссеров, сценографов, актеров, но непрофессионального драматурга он терпит. Эта профессия легче других разрешает войти в себя, особенно если стартовая позиция -- на зоне.

Легкая смерть

Цитата из тетради, где красивым почерком переписан по-настоящему увлекательный роман одной из заключенных:

«Со своим сроком я ехала в Ставропольский край г. Зеленокумск лагерь для осужденных женщин. При высадки из Столыпинского вагона, одна женщина следовавшая со мной по кличке «Легкая Смерть» прокричала одной из тех которых загружали в вагон: «Тебя куда Хомут?» Та ей ответила: «Сто вторая -- раскрутка!» И произнесла она эти слова с таким авторитетом и уважением в голосе, что я вся прониклась восторгом, по молодости своей я не была человеком любознательным, потому 102 статья мне ни о чем не сказала, но в глубине Души я очень позавидовала «Хомуту» у которой раскрутка, мне хотелось быть на ее месте в ореоле зековской славы и жестокого уважения.

В карантин прибежала землячка с ведром чифира, мне стыдно было сказать что я не умею чифирить потому я пила его так, как пили все остальные минут через 40 мне стало плохо сердцебиение свалило мое тело и я оказалась в сан. части, где познакомилась с Глоковой Заремой. Кабардинка из Нальчика, она была отъявленная наркоманка. Глокова мне рассказала, что «Хомут» налетела с группой девчёнок на дежурную в штрафном изоляторе порезали ей стеклом лицо, за что им влепили 102 статью -- попытку на убийство. Она говорила это с таким выражением на лице будто это героический поступок это еще больше укрепило во мне желание выбрать Путь -- зечки -- Долгий, справедливый, Бешанный. -- И он пошел...»

Все описанное не встретится в Шаховской женской колонии строгого режима. На взгляд извне -- это общежитие послушных людей с неагрессивными охранниками, с гуманными законами, которые установлены так четко, что нарушать их никто не думает. Слова «красная зона» -- то есть зона, где все происходит не по воле заключенных (как в «черной зоне»), а по воле начальства, -- это именно такой правильный городок. С «комнатой для отправления религиозных обрядов», с прогрессивной санчастью, с кабинетами географии и химии, с еженедельными приемными часами начальника колонии. Своя пекарня, приличные порции еды в пластиковой посуде, посильная работа в просторных цехах (шитье милицейской и камуфляжной формы).

Наследство Сталина

Хотелось бы дать и другие цитаты. А. Солженицын, «Архипелаг ГУЛАГ», ч. 3, ч. 7: «Но благополучно восстав из-под развалин войны, которую он едва не загубил, Учитель и Зиждитель задумался о благе своих подданных. Его мысли освободились для упорядочения их жизни, и много он изобрел тогда полезного, много нравственного, а среди этого -- разделение пола мужеского и пола женского, сперва в школах и лагерях (а там дальше, может, хотел добраться и до всей воли).

И в 1946 году на Архипелаге началось, а в 1948 закончилось великое полное отделение женщин от мужчин. Рассылали их по разным островам, а на едином острове тянули между мужской и женской зонами испытанного дружка -- колючую проволочку.

Уже многие начинания Корифея не признаны столь совершенными и даже отменены, -- а разделение полов на Архипелаге закостенело и по сей день. Ибо здесь основание -- глубоко нравственное.

Надо представить себе эту разумную методичность работодателей, которые считают вполне естественным разделение проволокой рабов и рабынь, но изумились бы, если б им предложили сделать то же со своей семьей.

Лагеря сегодня -- это и есть те лагеря, как утвердила их партия перед XXII съездом. С тех пор такими они и стоят. Порося перекрестили в карася, и вместо лагерей у нас теперь... колонии».

В глаза бросается фашистская символика на одном из внутренних заборов Шаховской женской колонии: ликторская фасция, которую орел с герба ГУИНа так же невинно сжимает правой лапой, как меч левой. Вся зона украшена лепниной и статуями. Петр Первый, русалка, доктор Айболит, матери с детьми -- одна женщина-заключенная открыла в себе способность к скульптуре (как отмечает майор Андрей Князев, после третьего инсульта). Администрация поддерживает ее -- и она слепила лебедей за оградой колонии; ей работается по ночам -- когда никого нет вокруг.

В клубе -- синтезатор, магнитофон, в бараках телевизоры. Нельзя иметь в личных вещах краски и лекарства, нельзя передавать мимо почты письма на волю -- но можно свободно писать, и не отнимут рукописный роман или дневник. У заключенных восемь часов на работу, восемь на сон, восемь -- на отдых: хоть курение на корточках, хоть репетиции выбранного ими зимой «Короля Лира» с Денисом Николаевичем, режиссером-дипломником из Орловского института искусств. У них есть не только театр: у них есть концерты и музыка. Здесь есть официальная комната свиданий -- и официальная комната ожиданий. Нас спрашивали: «Вы не с облаков?» Знание контекста помогало нам выставить кавычки внутри вопроса, и ответить «нет» вместо искреннего «да»: нас принимали за корреспондентов радиопрограммы «Облака», постоянно приезжающих в Шаховскую колонию.

Два вида эскапизма

Британский драматург, бывший заключенный Саймон Беннетт, автор «Дачных взломщиков» (Drummers), памятного события Эдинбургского фестиваля-99 (постановка Макса Стаффорд-Кларка и Out of Joint), высказывает неожиданные мысли о взаимном соотношении уголовщины и драматургии. «Когда вы пишете пьесу, от вас зависит развитие событий, и кого поймают, а кто убежит; вы можете создать драму, вы можете создать напряжение. В моей пьесе герой смотрит на дачу, которая стоит рядом с дубовым деревом, и говорит: «Я бы нарисовал этот дом, а не грабил его, но рисовать я не умею, так что...» Я думаю, что, возможно, писать или смотреть пьесу и ездить грабить дачи -- и то и другое вид эскапизма.

Упражнение Марата Юничева, психолога из Документального театра, давало заключенным тему импровизации «Последний день на воле». Ответы удивляли. «Пойду с дочкой в Макдональдс, потом убью того (ту), из-за кого я сижу.» «Пойду с дочкой в Макдональдс, сама напьюсь пива и наемся шоколада, потом приду в наш баптистский культурный центр и умру, похоронят с вилкой в руке.» «Умру от передозировки.» «Напьюсь до смерти.»

«Вся жизнь как кадр пролетела перед глазами. В некоторые моменты мне хотелось выкрикнуть «Вот если бы тот момент жизни вернулся вновь, я бы сделала по-другому». Вот -- девочка -- лезет в чужой карман. Ах! вот тетенька ее поймала за руку. В этой несмышленой девочке я узнаю себя. Вот если бы вернуть тот момент (...)» -- что же: не полезла бы? нет: -- «я была бы осторожней».

Вряд ли театр заставит понять, что лезть в карман не надо, кастрировать и убивать несправедливо, самоубийство безответственно. Психотерапевтический театр дает более реальную надежду -- что эти заключенные откроют для себя искусство, приятный и мощный способ воздействия на реальность.

«(...) В середине 70-х снится сон, повторяющийся и после: Брежнев в моей постели и я глажу морщинистую шею с просьбой устроить во ВГИК. А он отвечает: «Лапушка, могу в МГУ, в любой институт, а во ВГИК не могу». (...)»

«(...) в итоге чего среди многого и был эпизод с расчленением. Сама я этого не видела, сидела на 2-м этаже дачи, но слушала впечатления 5-х человек о совершающемся. Не видела потерпевшего. А вот сны о нем такие: «совершенно непонятные части тела и я их пытаюсь спрятать», «это же самое, но везу это на велосипеде мимо милиции, делаю красивое лицо при этом и не боюсь совершенно», «на лошади вывожу останки с дачи» (...).

Не верю, но ставлю свечи в годовщины.

Не говорю плохо о потерпевшем, не могу никого ударить.

Еще сон: полчища тараканов, пауков, мух, отмахиваюсь, но знаю, что они поглотят меня. В Ташкентской зоне священник сказал, что во мне нечистая сила и надо покаянием ее изгнать. Постом и покаянием. Нереально в наших условиях, поэтому сны периодически снятся и прогнать кошмар невозможно. Медитирую с Огнем, я ему поклоняюсь, потому что потом долго не снится ничего. А Огнем я сжигаю, бужу себя во сне и сжигаю.»

«Мы оказались среди людей с очень высоким уровнем самосознания. И все это явно штучки Рословой. Она провела грандиозную психотерапевтическую работу, создав в своем коллективе атмосферу диалога и рефлексии. Они работали, импровизировали, сочиняли этюды и вся их хрупкость и ранимость была на виду.» (Аглая Романовская, режиссер, участник проекта с Шаховской женской колонией.)

«1. Если бы был я мужчиной в полном смысле слов -- Я бы был грамотным. Меня не задевали бы в детстве. 3. Если бы меня спросили что такое счастье? На данный момент счастье это -- Земля, где ни одного человека, одни звери, дети до 5 лет и я.

4. Если бы я был материально обеспечен то в первую очередь собрал бы всех бродяг начиная с детей и т д и т п и по мере возможности обеспечил им теплую жизнь. 13. Если бы мне поручили бы такое важное дело, ради которого станет мир лучше и при этом я могу потерять жизнь то я бы без примерно согласился».

И еще пункт из этюда этой заключенной. «15. Если бы вы не приехали я бы не вспомнил некоторые происшествия на воле, мне приятно их вспоминать, съемки, поездки, записи и т д и т п. Спасибо вам лично Галине Никол.»

Устная импровизация другой женщины, Екатерины Ковалевой (физически крепкая, среднего возраста, с интеллигентным лицом, в золотых очках): «Я из Тверской области, из деревни, которую я не видела никогда, и деревни этой теперь нет -- там водохранилище, деревня Добрый Бор. Я жила в детдоме... и потом мне захотелось поехать в Москву. В Москву я поехала не просто так! Мне захотелось прежде всего увидеть дяденьку Брежнева. Для того, чтобы пожаловаться ему, что меня в детском доме обижают. Что мне... дают... ботинки на одну ногу!... Что меня плохо кормят, что мне не дают хорошую одежду -- потому что я спортивная была. Поэтому я поехала в город-герой Москву... меня там поймали... какие-то бандюги, мы с ними какой-то ларек ограбили...

Сдали меня в детскую комнату милиции, обрили и вернули через спецприемник домой. Опять в свой спортивный интернат. Я такая жизнерадостная подвижная девочка -- мне опять захотелось куда-то сбежать. Я прочитала объявление, требуется в училище, набирают на курсы -- в училище, мне хотелось быть в кукольном театре -- за этой ширмочкой, куклами руководить, говорить разными голосами, вот -- хотелось. До города до этого я не доехала -- Череповец -- где-то там меня дальше сняли -- опять меня привезли в город-герой Москву -- с городом-героем Москвой связаны только неприятности: опять обстригают наголо! опять отправляют в детприемник и опять меня отправляют домой. Настойчиво, так, отправляют домой. В Москве -- в Москве -- такой -- монастырь старый, строем ходить заставляли, полы мыть при штабе. С лысой головой, в пятнадцать лет -- с лысой головой -- в те годы еще не было такой модной стрижки.»

Пьеса «Мой голубой друг», написанная Екатериной Ковалевой после семинара, прошла с высшими оценками отборочный конкурс Фестиваля молодой драматургии -- офф-программы «Новой драмы». В фестивальной читке главную роль исполнила Ингеборга Дапкунайте. Автор не приехала на читку: ей еще долго сидеть.

Справедливо и нечестно

«Справедливо и нечестно» -- так называется короткая пьеса-автобиография британского заключенного Джима Робинсона, ошибочно осужденного за убийство и оправданного после двадцати лет тюрьмы.

В Психотерапевтическом театре двадцать четыре женщины, в колонии тысяча семьсот. Двадцать четыре играют (ставят декорации, звук...) в спектакле, пишут монологи и пьесы, дают материал для вербатима. Остальные пока остаются неизвестными лицами за решеткой.

Участник проекта Марат Юничев: «Я подумал: лет через пять, когда я успею уже измениться, я приеду в то же место -- там будут те же люди, они все время там находились, -- а я за это время могу сделать все, что угодно.» На прикроватных табличках имя, фамилия, статья, и двумя датами отсчитан срок: 1997--2012, 1999--2014, 2002--2017...

В риторике самодеятельной литературы колонии за фигурой «Боже, вынеси меня из этого ужасного греха!» следует фигура «но снова и снова повергает меня зло на свое засасывающее дно».

Тексты тюремных исповедей в стихах и прозе и покаянных писем начальнику с их общими словами и романтической красивостью не годятся для пьесы. Формула современной драматургии -- диалог. Беспристрастный взгляд на реальность -- но правдивый настолько, чтобы впустить в пьесу необъяснимое, современное, чужое. Желание высказать свои убеждения и готовность допустить свою неправоту. Драматург всегда готов быть виноватым: это требование специальности, как маленький рост для танкиста.

«Драматургия ближе всего к криминалу, -- говорит драматург Михаил Угаров. -- Драматург общается с человеком и крадет у него истории, облик, речь; это эффективнее, чем изнасилование или воровство. Об убийствах я и не говорю: я все больше уверен, что убивать в пьесах нехорошо. Сам я никого, кажется, не убивал. А многие замечательные драматурги?»

Современная Баба Яга, зажарившая и съевшая чужого ребенка после убийства его семьи, и еще одна женщина -- призрак из эпохи закона о колосках, в первый раз севшая за кражу гуся, во второй раз -- за кражу сорока килограммов яблок из сада. Обе сидят среди 1700 заключенных, в одной колонии. И точно так же, как ради наказания первой кто-то может допустить наказание второй, судьба воровки яблок вызывает уверенность: заключение -- пусть и с прогулками на свежем воздухе, с благотворным строгим режимом, в современное гуманное время -- все равно «нечестно». И даже по отношению к Бабе Яге или к королеве бандитов не получается отменить эту уверенность. Но куда тогда этих страшных (если на них не смотреть) преступниц? Драматургами в театры. Однажды начав, они вряд ли отвыкнут.

«Я держала нож у ее груди и это было чувство сильнее, чем когда я рожала ребенка». Эту память можно закамуфлировать самобичеванием в борьбе за условно-досрочное освобождение; но драматургия -- способ дать на смену чувству власти над чужой жизнью чувство более сильное. Театр не изменит их воли, личности, таланта, просто они будут выражены по-другому. Это не излечение психики, это просто другой вид эскапизма -- более сильный. И потому только это честно и справедливо.

Использованы фрагменты произведений и интервью Ольги Багаутдиновой, Екатерины Ковалевой, Бибинур Кухалейшвили, Елены Зайцевой, Натали, Инны Романовой, Натальи Соловьевой, Татьяны Степановой, Риммы Фаттаховой, Екатерины Хлыновой (сохранена авторская орфография).