С самого начала этот спектакль для меня в программе фестиваля NET был под номером один. Мне приходилось видеть фотографии постановок голландского театра «Отель модерн», читать о них рецензии, слышать восторженные рассказы, так что казалось, что я уже все себе отлично представляю. Какие, в конце концов, могут быть новости, если спектакль кукольный (или, как теперь говорят, предметный), в котором нет спонтанных актерских реакций, импровизации и прочих неожиданностей. Но оказалось, что «Великая война» вживую производит такое впечатление, она так богата и сложна, что сразу после окончания хочется ее сразу пересмотреть, чтобы успеть разглядеть детали, увиденные мельком, периферийным зрением, и запомнить каждую.

В «Великой войне» есть исходный парадокс -- это камерный спектакль о гигантской первой мировой. Его играют три актера, расставив на сцене столы, где развивается действие, которое проецируется на большой киноэкран. Города, леса, поля со скачущими зайцами, болота, солдаты в боях, идущий ко дну корабль, взрывы, толпы пленных и каркающие над трупами вороны -- мы видим как будто через забрызганный грязью объектив походной камеры. То, что происходит на экране, не кажется кукольным -- невозможно избавиться от ощущения, что это настоящая, документальная съемка, но одновременно с «фильмом» мы видим, как это делается: как дождь льет из пульверизатора, а огонь бьет из газовой горелки и дает всполохи взрывов. Мы видим как «поле боя», засыпанное землей, продающейся в цветочных магазинах, поливают густой зеленой жидкостью для мытья посуды и оно превращается в топкое болото, как перевернутые щетки от швабр становятся сухими кустами, а сахарная пудра запорашивает снегом горы трупов и снова тает от дождя. Мы видим, что в руке актера помещается целая горсть солдат -- не новеньких блестящих солдатиков, а заскорузлых, в рваных тряпках человечков почти без лиц, как кормовое мясо войны. И каждый из них падает под обстрелом, сбитый щелчком. Но то один, то другой голос (актрисы у нас на глазах подбегают к микрофону у пюпитра) читает реальные письма солдат с фронта первой мировой, полные живых подробностей («Матушка, не поверишь, но когда нас обстреливают, я почему-то чувствую голод»), чем дальше, тем более отчаянных. И вот это безымянное мясо, которое горстями бросают в глину, под взрывы и гусеницы танков, начинает казаться очень реальными, живыми и узнаваемыми людьми. Хоть их лиц мы так и не разглядим.

Спектакль этот хочется описывать очень подробно, хотя, как показал опыт, это все равно не дает нужного представления.

Начинается очень иронично и условно: поверх ящиков на авансцене выложена карта Европы начала века, и актеры начинают игру, рассказывая о том, как быстро развивался мир перед войной. Строительство (вместо маленького берлинского собора на карту ставится большой), наука (Эйнштейн доказал относительность времени -- на карту бросают несколько пар наручных часов, на словах о Фрейде голая кукла Барби трется промежностью о шпиль собора). Союзы разных государств символизируют рукопожатия актеров, убийство Франца Фердинанда -- маленькая машинка среди разбросанных перчаток, обозначающих членов террористической организации «Черная рука». Потом на карте выстроятся ряды игрушечных пушечек, а дальше начнется настоящая война.

На столе слева ярко-зеленый лес чернеет и никнет от всполохов огня. Присмотревшись, можно понять, что это ряды укропа. В центре под экраном в аквариуме, полном грязной воды, снимают тонущий корабль. В «фильме» мы видим, как медленно предметы и люди погружаются в глубину, слышно только бульканье.

Для этого спектакля очень важно, что звук в нем большей частью тоже «живой», мы видим, как он делается: артист-звуковик, тоже сидящий на сцене, словно в старинном театре вертит ручки механических трещалок, чем-то булькает, что-то пересыпает, стучит, скрипит, свистит ветром, кричит птицей. Это не кино, не анимация -- это театр, он создается прямо у нас на глазах.

Справа на длинном столе -- главное поле битв. Самым страшным в Великой войне (так называли первую мировую в период до второй) были траншейные бои: мы видим солдат, сидящих в окопах, кто-то ест, кто-то читает письма. После боя между позициями противников остался умирающий -- он много часов, сводя с ума солдат, кричит от боли, умоляя, чтобы его пристрелили, но под прицелами немцев забрать его невозможно. Мы видим в глине этот человеческий обрубок. На экране -- крупным планом сапоги, вязнущие в жидкой грязи, будто солдат идет, глядя себе под ноги. Низко стелющийся по земле дым газовой атаки. Удивительным образом эта миниатюрная «игра в войнушку» очень натуралистична, почти физиологична, ты чувствуешь боль этих игрушечных солдат, влажный и стылый воздух, запах земли.

Этот спектакль постоянно меняет оптику: то мы видим вдали горящие города, то как будто бы смотрим глазами солдата, в узкую щель из танка глядящего на проплывающее мимо поле боя или бегущего по ступенькам, ведущим вниз, в захваченный немецкий блиндаж. После спектакля, когда нам позволят рассмотреть «места боев», окажется, что лесенка, которая казалась такой реальной, примитивно сложена из гофрокартона и никуда не вела. И комнатка блиндажа стояла отдельно, причем обстановка в ней была явно реди-мейд -- игрушечная посуда из магазина и патефон-точилка, но это нисколько не уменьшит нашего доверия.

«Великая война» -- один из самых старых и самых знаменитых спектаклей роттердамского «Отеля модерн» -- за восемь лет он объехал всю Европу. Но есть и другие: более новый и очень масштабный «Лагерь», посвященный холокосту (на сайте театра есть фотография деда одной из актрис, погибшего в Аушвице). Премьеры 2009 года посвящены жизни мегаполиса, в «Городе сейчас» артисты играют вместе с куклами, неоновой рекламой горят небоскребы из картонных коробок, светя фарами, разъезжают автобусы из буханок хлеба. В «Сказках креветок» сегодняшняя обыденная жизнь горожанина разыграна креветками. Неизвестно, удастся ли нам когда-нибудь увидеть эти удивительные постановки, но маленькую «Великую войну» -- спектакль, стоящий сотни других антивоенных, ставящихся к юбилеям и без, спектакль безо всей этой отвратительной романтики войны, которую так любят наши театры, -- мы запомним. Особенно запомним финал, где поле, заваленное трупами, постепенно зарастало зеленью, а вдаль по глине, что-то напевая, в полной выкладке шел одинокий крошечный солдат, как видно, возвращаясь домой, но это совсем не казалось счастьем.