Тридцатитрехлетний Василий Петренко (на снимке) -- один из самых интересных и многообещающих российских дирижеров нового поколения, уже активно работающих на Западе. И хотя его имя мало известно московской публике (Петренко начинал в Петербурге, сейчас трудится в Ливерпуле), его дебют с Российским национальным оркестром прошел в атмосфере некоторой ажитации и вызвал в аудитории самые разнообразные чувства -- от восхищения до ревности.

Последняя особенно остро ощущалась теми, кто считает себя поклонником и сторонником Владимира Юровского, дебютировавшего с оркестром РНО в 2002 году при схожих обстоятельствах и даже с чем-то схожей программой. Взаимоотношения Юровского и РНО развивались стремительно и достигли кульминации, когда дирижер едва не разделил с Плетневым его полномочия, однако теперь между ними похолодало. И если кто-то в зале Чайковского рассматривал Петренко как юного конкурента, наступающего на пятки, или просто активно сравнивал стили и уровень работы маэстро, это вносило в дебют дополнительную интригу. Но все же не сильно отвлекало от работы дирижера с РНО, выполненной, сразу скажем, не без изящества и лихости, но аккуратно и убедительно.

Василий Петренко (не путать с Кириллом Петренко, взятым в Большой театр в качестве одного из пяти приглашенных дирижеров) получил серьезные западные ангажементы после побед на нескольких престижных дирижерских конкурсах (в том числе Гран-при в Барселоне на конкурсе «Кадакес» в 2002 году, через год -- вторая премия на конкурсе Прокофьева в Петербурге).

С 2006 года он руководит Королевским филармоническим оркестром Ливерпуля. При этом критика отмечает заметный оркестровый рост, а менеджмент продлевает с Петренко контракт до 2012 года. За три года Ливерпульский филармонический добился серьезных успехов, например, дебютировал на престижном лондонском фестивале The BBC Proms, потом вошел в тройку «самых перспективных оркестров мира» по версии журнала Gramophone и, наконец, получил премию «Ансамбль года» от Королевского филармонического общества Великобритании. Сам Петренко еще в 2007-м был назван «Артистом года» (Gramophone Awards) и в 2008-м был назначен руководить еще Национальным молодежным оркестром Великобритании (с которым он тоже уже успел появиться на Proms). А в детально расписанных планах на несколько сезонов выступления с лучшими американскими и европейскими оркестрами, с японским оркестром NHK и оперные ангажементы в Париже и Глайндборне (где художественным руководителем трудится как раз вышеупомянутый Владимир Юровский).

С плетневским оркестром Василий Петренко сыграл программу, в равной степени амбициозную и непретенциозную. По краям -- Равель и Дебюсси (в дебютном выступлении Юровского семь лет назад тоже был Дебюсси, правда, другая музыка, но в стилистике также преобладала мастеровитая грациозность). В центре -- Берлиоз (симфонические фрагменты из драматической симфонии «Ромео и Юлия»), что добавляло программе оригинальности, но не тяжеловесности. Хотя музыка Берлиоза в отличие от «Альборады» Равеля и партитур Дебюсси (прелюдия к «Послеполуденному отдыху фавна» и «Море») весьма виртуозна и категорически не на слуху, ее исполнение не вышло за рамки общей концертной линии -- элегантной и профессиональной оркестровой игры, в основе которой не прихотливая концептуальность или сложные смыслы, но легкие конструкции, выстроенные эффектно, аккуратно и даже мускулисто очерченные. С удовольствием и без видимого напряжения Петренко добивался от оркестра прямо-таки волшебных звучаний, галантно и бодро распределяя в импрессионистских формах прозрачную звукопись и плотность компактных тутти. Оркестр звучал заинтересованно и послушно, и, кажется, музыканты на сцене получили друг от друга столько же удовольствия, сколько и публика от их взаимодействия. Здесь не было той взаимной истерики восторга, сопровождавшей недавнее появление Александра Лазарева за пультом оркестра Большого театра. Но не было и ни капли узнаваемого равнодушия, которым оркестр и дирижер иногда удостаивают друг друга, когда речь идет о скуке непрофессионализма. Что до беспечности, сквозящей в интерпретациях маэстро, еще не обремененного годами бесконечной пахоты тут и там, она в нашей суровой местности едва ли не украшение.