Плетневский оркестр сыграл в Зале Чайковского чудесную программу, не вполне даже в своем духе -- без редкостей и без симфонических громад; только хрестоматийный романтизм, и все равно при этом в Москве редкий: Девятая симфония Шуберта и Первый виолончельный концерт Сен-Санса с Александром Рудиным в партии солиста.

Удивительно, как никому до сих пор не приходило в голову свести в одной программе Плетнева и Рудина -- двух музыкантов, репертуарное и стилевое поведение которых определяют настроение московского концертного пейзажа.

Менеджмент сам удивляется: ведь они так похожи. Два нестандартных дирижера, два замечательных солиста. Два их оркестра (РНО и Musica Viva), хотя и разного формата, чаще других делают одинаково неожиданные и содержательные программы; у каждого собственный репертуарный почерк и особый звук; оба не только узнаваемо нестереотипные, но и породисто элегантные. Каждый сторонится в музыке пафоса откровенной виртуозности, имеет склонность к сдержанной лирике, наделен безупречным вкусом и чуткостью оптики, так что интерпретации чаще бывают свежи и необычны. Оба, пожалуй, немного сентиментальны, но эта нота обычно звучит в обрамлении звуковой дисциплины, стилистической строгости и со вкусом к анализу.

На этом, впрочем, общее у Плетнева и Рудина заканчивается. Различия не менее принципиальны. Рудин не только солист, дирижер, но еще уникальный камерный музыкант; этот опыт, особая ансамблевая чуткость слышны в его сольных и дирижерских работах. Рудин вообще по-человечески и по-музыкантски мягок, терпим и если не слишком открыт, то уж точно не застегнут на все пуговицы. Не то Плетнев, может, и не желавший того, но непременно обдававший до последнего времени публику ледяным холодом презрения. Кажется, плетневские отношения как с музыкой и коллегами, так и с публикой мудрены и витиеваты (даже последние перемены в нем -- проскальзывающая теплота в интерпретациях и добродушная улыбка воспринимаются как завиток в этих непредсказуемых сюжетах). Рудин взаимодействует с музыкальным ландшафтом по-родственному, по-домашнему. Во многом очевидно, что Рудин занимается домашним музицированием (в старинном стиле -- не о качестве речь, а о духе). Плетнев же вроде как небожитель. Горец от классики. И редкие ансамбли (например, с Мартой Аргерих) -- тому подтверждение.

Рассказывают, что Первый виолончельный концерт Сен-Санса был ровно тем сочинением, которое Рудин при выборе этой программы не называл. Назвал Плетнев. Но выбор оказался удачным. Пластический объем романтического высказывания Рудин, своим удивительно мягким, определенным и певучим звуком описал в точных подробностях и с симпатией. Благородство фразировки смешивалось с нежной откровенностью порыва. В ипостаси классического виртуоза Рудин звучал превосходно, нигде не форсируя ни событий, ни звука и не греша против эмоции и интонации. Плетнев оказывал ему прекрасную поддержку, хотя оркестр иногда демонстрировал даже излишнюю скромность.

Еще играли Большую до-мажорную симфонию Шуберта -- музыку долгую и удивительную. Только вторая часть, при всей виртуозности ее исполнения, смутила чуть заметной торопливостью, как будто не совсем верно взятым темпом, словно идея подвижности не далась в руки. В остальном вышивали ювелирной гладью, лепили неспешную, но нигде не провисающую форму, нанизывали на нить повествования совершенно роскошные соло.

Успех у публики и Шуберта, и Сен-Санса был абсолютным. При этом чувствовалось, что аудитория наших героев не то что прихожане двух церквей. Если это и не одна и та же публика, то очень схожая. В числе прочего способная оценить не только общность и разницу в музыкантских подходах Плетнева и Рудина к романтическому повествованию, но и красоту их любопытного сочетания.