Константин Райкин поставил в родном театре пьесу Жеральда Сиблейраса «Тополя и ветер». Жанр обозначен как «героическая комедия» -- и зал хохочет два часа напролет. И -- безо всяких шуток -- немного в моей жизни было событий более неприятных, чем этот простодушный смех.

В прошлом журналист, наш современник (ему под пятьдесят), Сиблейрас принадлежит традиции неумирающего французского бульвара. Той традиции, что вечно рассказывает о прячущихся в шкафах любовниках, потешается над пожилыми рогоносцами и не верит в добродетель монашек. Некоторые из пьес этой традиции вполне забавны, некоторые утомительны, многие из них даже умными людьми из других стран почитаются «настоящей Францией». Ну вот такой Францией -- немного скабрезной, немного пошловатой, и -- «вы помните, как плохо работали уборщицы в нашей гостинице на Монмартре?». До нынешнего спектакля в «Сатириконе» Сиблейрас возникал на московских афишах лишь однажды: два года назад в МХТ появилась его пьеса «Танец альбатроса». Тогда предложение коллеги из «Коммерсанта» ввести в театроведческий обиход термин «спектакль для ванны» показалось слишком кардинальным. Теперь кажется, что идеальным местом для просмотра нынешней премьеры стало бы соседнее помещение.

Сиблейрас написал пьесу о трех стариках, ветеранах первой мировой войны, живущих в доме престарелых. Дело происходит в 1959 году, двум из героев по 65, одному на десять лет больше. У каждого из них серьезные проблемы со здоровьем: у Рене нет ноги, он ходит на протезе; у Фернана в черепе застрял осколок, и с тех пор у него случаются эпилептические припадки; Густав всерьез общается с бронзовой собакой. Лишь Рене изредка выбирается за пределы веранды, на которой каждое утро встречаются товарищи по несчастью, остальные двигаются еле-еле и на такие подвиги не способны. В течение пьесы троица обсуждает перспективу прогулки на дальний холм -- прогулки, что конечно же так и не состоится. На холме тополя, в кронах которых гуляет ветер, -- отсюда и название.

Роли трех стариков отданы вовсе не старым актерам. Густава (того, что старше всех) играет Денис Суханов, Рене -- Максим Аверин, роль Фернана исполняют в очередь Григорий Сиятвинда и Антон Кузнецов. Актеры стараются, точно воспроизводя старческую немощь. Это, конечно, такой вызов профессиональному мастерству -- сыграть человека на несколько десятилетий тебя старше. С этой точки зрения работа сделана хорошо -- но, боже мой, что получилось в итоге.

Густав ходит с деревянной спиной, угловато поднимая ноги (последствия инсульта?). Зал хохочет каждый раз, когда он запинается о ступеньку. Фернан натурально бьется в эпилептическом припадке -- и зрителям, оказывается, действительно смешно наблюдать за тем, как выгибается тело в кресле. Рене засыпает посреди своей пламенной речи -- ой, ну вообще умора. А еще персонажи периодически начинают расстегивать ширинки и что-то старательно ищут в них, пристраиваясь пописать прямо перед первым рядом. В решающий момент происходит вырубка света, затем штаны застегиваются -- и публика визжит от восторга, что ее виртуально описали.

Вот скажите мне, господа читатели: мы что, вступаем в какое-то новое время, незамеченное мной? У нас теперь новая Спарта, и право на жизнь имеют только молодые и здоровые, а физические недуги -- повод для смеха? То в спектакле Дмитрия Крымова «Смерть жирафа» персонаж таскает за собой гигантский кислородный баллон и присасывается к нему, потому что больше двух вдохов сделать самостоятельно не может («эмфизема легких» -- поставила диагноз навидавшаяся моя подруга), -- и зал гогочет от восторга при звуках жуткого этого сипа. То вот эти французские ветераны... И не говорите мне про бахтинский карнавал и про то, что и над смертью можно смеяться. Над смертью (особенно собственной) -- можно. Над тем, как превращается в трясущийся овощ человек, что когда-то был героем, -- нельзя. Реклама, данная театром, сообщает, что спектакль, дескать, о том, что старики остаются молодыми душой. На самом деле «Тополя и ветер» -- хроника превращения героев (настоящих героев, в первую мировую ходивших в атаку, побеждавших, спасавших) в подведомственную медсестрам протоплазму (недаром у них ничего не получилось с походом). И интонация здесь иная -- абсолютно противоположная традиции «героической комедии», где герой может и умереть, но победить, -- поглядите, хе-хе, когда-то они что-то из себя представляли, а теперь такие жалкие. Теперь мы можем над ними похихикать вволю (когда они были молоды, мы не осмелились бы).

И ведь ни одной смешной шутки. Ни одной. То есть вот образчик: после припадка эпилептик всегда приходит в себя со словами «зайдем с тыла, мой капитан!». Его товарищи полагают, что это какое-то военное воспоминание. Потом выясняется, что капитаном герой величал любовницу, а призыв «зайдем с тыла» -- ну понятно. Изящество невероятное.

Самой известной из французских «героических комедий» у нас является, безусловно, «Сирано де Бержерак» -- и Эдмон Ростан, когда-нибудь встретив господина Сиблейраса в других пространствах, за издевательство над жанром и глумливую сюжетную цитату из собственной пьесы (в «Тополях» один персонаж также ведет переписку за другого) ему уши на ходу отрежет.